– Я Алла.
Домна громко загоготала:
– Михал Викторыч, ты, похоже, вчера с друзьями снова в ресторане перепил? Да-да, я дежурила ночью, видела, как ты через дырку в заборе домой пробирался. Га-га-га… А это наша Алка, медсестра. Она в декрете была. Га-га-га… Вот родила, на работу на той неделе выходит. Га-га-га…
Я опомнился:
– Извините, вы мне напомнили одну мою давнюю знакомую.
Алла вот уж месяц как вышла на работу. Я смотрю на неё и вновь и вновь вижу мою Олю из детства, только уже не девочку, а красивую молодую девушку. Фигура, движения, глаза, волосы, – всё Олино. Даже одевается так же – исключительно аккуратно, со вкусом.
Я немного сторонюсь Аллы, до сих пор обращаюсь к ней на «вы». Полагаю, если она замужем и у неё ребёнок, то все мои сантименты и романы на стороне ей ни к чему.
И потом, я конкретно комплексую! Так же, как комплексовал перед Олей в первую нашу детскую встречу.
Странно, уже вечер, на улицах темень. Алле давным-давно пора домой. Что же она опять не уходит? И меня что-то держит в кабинете.
Стук в дверь:
– Михаил Викторович, к вам можно?
Делаю вид, что углубился в историю болезни.
– Да, входите, пожалуйста.
В кабинете полутемно, я работаю при настольной лампе.
В освещённом просвете двери рисуется точёная фигурка Аллы. Она обходит мой стол, встаёт рядом, спрашивает что-то. От неё пахнет дорогими французскими духами.
– Что?
А, не поняла дозировку лекарства. Почерк у меня вообще-то разборчивый, всё написано понятно. Тем не менее поясняю, сколько, чего и когда.
– Спасибо, – Алла поворачивается и не спеша идёт к выходу.
– Подождите.
Она останавливается. Встаю, подхожу к ней почти вплотную.
– Алла, почему вы задерживаетесь на работе?
Она поворачивается, чуть касается тёплой рукой моей щеки…
– Дурак.
Я, неожиданно и для себя тоже, обнимаю её и целую в губы. Пауза. Алла, легонько толкнув меня в грудь, молча уходит.
Чудесный вечер. Мы с Аллой неспешно гуляем по направлению к центру города. Мимо, борясь с дорогой, фырчат автомобили, троллейбусы. Снег летает в жёлтом свете фонарей и фарах машин, крупными хлопьями спускаясь на землю, преумножая и без того уже немалые сугробы, липнет к ботинкам.
– Ты не замёрзла?
– Нет, мне тепло. Тебе, вижу, тоже.
– Меня дублёнка греет, – улыбаюсь ей. – Давай я тебе почитаю стихи.
Читаю Алле на память из великой Анны Ахматовой:
Зажжённых рано фонарей
Шары висячие скрежещут,
Всё праздничнее, всё светлей
Снежинки, пролетая, блещут.
И, ускоряя ровный бег,
Как бы в предчувствии погони,
Сквозь мягко падающий снег
Под синей сеткой мчатся кони.
– Дальше забыл! Ну, всё равно, как-то так.
Алла смеётся. Щёки разрумянились, глаза, кажется, ещё синее, чем обычно. Показывает рукой в пуховой варежке:
– Сворачиваем сюда, в переулок.
– Куда мы идём? Ведь твой дом на Пушкина, а это в другую сторону.
– Здесь недалеко. Мне дочку из яслей надо забрать.
– Дочку так дочку.
И вправду недалеко. И улица имени не менее великого русского писателя – Достоевского.
Алла выкатывает из ворот яслей санки с алюминиевой спинкой. На них важно восседает маленькое существо, закутанное в кроличью шубу, шарф и одеяло. Санки останавливаются прямо передо мной. Сверкающие в свете уличных фонарей снежинки нежно опадают вокруг.
– Как зовут это чудо?
– Олька, – отвечает Алла.
Олька. Оля. Оленька…
Морозы пошли на убыль. Вот и начало апреля. Скоро весенняя капель.
А обитель стариков бурлит слухами. Одни говорят, что Алла вот-вот разведётся с мужем и уйдёт к молодому врачу. Другие зудят, что их Дом престарелых превратился в «гнездо разврата». Меня уже перевели работать в старый корпус. Чтобы не совращал молодых медсестер, со мной вместе перевели и Домну, а молодежь ушла в «силиконовый».
Новая директриса «заведения», бывшая завотделом Облсобеса, уже вызывала меня «на ковёр», выясняла, действительно ли между мною и Аллой что-то есть. Предупредила, что родители мужа Аллы – какие-то влиятельные «шишки» в обкоме партии. Я разозлился, послал директрису открытым текстом. Та тоже не лаптем щи хлебает, срочно собрала актив, в который, кстати, входит и Алла. Меня песочили битый час «за хамство, проявленное по отношению к начальству», при мне же голосовали (единогласно, разумеется) за «вынесение с занесением» за «нарушение субординации».
Я смотрел, как Алла нерешительно поднимала руку «за». Директриса смотрела то на меня, то на неё.
Читать дальше