И донесли. И по начальству
Пришлось наладить обходной,
Чтоб разъяснили в одночасье:
«Ты что? Придурок аль больной?»
И закатали на проверку.
«Дышите в трубку! Так и так!»
И, вынув душу, сняли мерку,
Чтоб вдуть ее в земной барак.
Вновь жизнь, в каком уже начале,
Не счесть, как и былых грехов,
Стонала, плакала, кричала,
Взывала к совести стихов.
Где поводырь? Дожди косые.
Земная хлябь, неверный свет.
Стихи, стихи по всей России,
И нет Мессии, нет и нет.
Когда меня вбивали в землю
И – глубже, глубже каблуком,
Я превращался незаметно
В зерно и в хлебе жил тайком.
Когда меня в сто рук сгибали,
Чтобы тело надвое рассечь,
Я знал, что превращусь в скрижали,
Но прежде в меч, и только в меч.
Когда вздымали в небо светло,
В кумиры с песней волокли,
Я понимал: теперь не вредно
Уйти, частицей стать земли.
Я был землей, мечом и хлебом.
Я сознавал: такой удел.
И пусть мне тайный смысл неведом,
Но я ведь жил! Видать, умел…
Родился в Беларуси в 1947 году. В Израиле с 1990 года. До Израиля окончил в Минске университет, факультет журналистики. Все годы – с 1966 по 1990 – работал в печати.
Член Союза журналистов СССР, член Союза писателей Израиля, член МГП. Автор книги «От Михалина до Иерусалима». Постоянный автор израильского литературного журнала «Русское литературное эхо». На выходе – еще две книги «От Ангрена до Берлина» – про трагическую судьбу русских немцев. Вторая книга путешествий «Из Иерусалима – по всему миру».
Местечко Михалин – золотое дно!
– О-о, да ты не знаешь, что такое местечко Михалин? Залманэ, – ты знаешь?
Зяма Любан, рыжеволосый, огромный, не расстающийся никогда с пугой (как-никак сторож всех заводских коней), обращается к моему деду Залману.
Залман что-то хмыкает в ответ, не зная, что сказать…
А Зяма удобнее присаживается на скамейке, обнимает меня своими громадными руками, какими только что ласкал коней и, наклонившись ко мне, говорит:
– Михалин – это золотое дно, запомни это, аиделе киндере (еврейский мальчик).
Я только что приехал из села Красавичи.
Впервые в гости к деду, и все для меня здесь непривычно и ново.
Посреди комнаты на электрическом проводе, обвитом клейкой лентой, на котором застыли мухи, висит маленькая лампочка.
Но свет от нее ширится по всему дому.
У нас же в селе коптит керосиновая лампа.
Да разве только у нас?
У каждого сельчанина лампа стоит на столе, или ее на подставке прикрепляют к стене.
Лампу берегут как зеницу ока!
Мать газеткой все ее протирает и наконец торжественно ставит на стол.
Чаще всего с разбитым стеклом, вверх которого обклеивают бумагой.
Ведь стеклом не запасешься: то упадет, то треснет, слабое, хрупкое оно!
Рядом с лампой еще можно что-то увидеть, а дальше к порогу – одни потемки…
А-а, местечко Михалин – совсем другое дело.
Хоть лампа вместе с проводом и обгажена мухами, но светит шикарно!
Смотрю на нее я и думаю, что нужно с самого утра поискать на Михалине золотое дно.
Может, дед подскажет, где оно?..
Думаю: вот будет радость для всех в Красавичах – для маминых подруг по школе – Демьяновны, Безносенки, для Степы – учителя физкультуры, для Сеньки Прудникова – соседа нашего, для всех-всех красавлян.
Привезу что-то из золотого дна домой.
Приду в сельмаг и скажу сердитому завмагу:
– Хватит говорить, что нет муки. Привези ее много-много и раздай по наволочке каждому. Чтобы всем хватило, всем!
Что еще?
Есть у нас в деревне Миколиха.
Мы у нее снимаем квартиру.
Никто не пустил нас в селе, а она пустила!
Самая бедная, солдатка, у нее трое детей.
Заходишь в дом, но вначале сарай со скотиной…
Переступаешь порог хаты, а пол такой холодный-холодный.
Он – из твердой, утоптанной земли…
У солдатки не хватает денег сделать деревянный пол.
А если я найду золотое дно?
Прежде всего моей Миколихе попрошу сделать деревянный пол.
Чтобы она не мерзла, чтобы мои младшие братья, скатившись с теплой печи, могли поиграться в доме, посмотреть в окна.
А что еще можно сделать для жителей деревни, которые приютили нашу еврейскую семью после войны?
Ну конечно же, нужно дорогу построить от села до города.
Читать дальше