Владислав Корнейчук - Отправление с Киевского вокзала. Роман

…Трюфу, старавшемуся, когда они с Викторией стояли перед стеллажом с минералкой, не замечать коньячную полку, очень хотелось сказать: «А может…» Вдруг он услышал, как Пескарева говорит про купить и выпить.

Учась в разных вузах, Б. не довелось ухаживать, подолгу зазывая на свидание, заманивая билетами на концерт модной группы, провожая потом, а проводив, оставаясь на улице…

Происходило так во многом оттого, что Трюффо не очень придирался, если так можно выразиться, к внешности. Ему нравились почти все девушки. У всех в той или иной степени имелись соблазнительные упругости… Не найдя живого отклика у высокомерной красавицы, Григорий ту сразу забывал. Переключался на другую. Он был так счастливо устроен. Совсем иначе, если сравнить с другом Трюффо – Суржиком, который мог влюбиться в местную звезду-красавицу и томиться потом не один месяц, надеясь, что ответит взаимностью.

Дизайнер Стас Суржик философствовал:

– Твои подруги, если сравнить с прошлыми веками, даже не «честные» куртизанки, по-нынешнему – содержанки. Самые что ни на есть куртизанки низшего класса.

Внешность Суржика в московской толпе с толпой сливалась. В общей массе совершенно терялась его футболка с принтом богини Афины и афинского же университета, его очки, шорты, сандалии…

– Но все же не уличные девки, Стасик, а вполне приличные раскрепощенные женщины, – не соглашался Б. – тоже в общем-то человек толпы, несмотря на купленные в Сан-Франциско тишотки редких брендов. – И, кстати, может показаться, что ты мне завидуешь.

Суржик хмыкнул.

– Трюф, если рассуждать отстраненно, сегодня залетевшая девица или, не знаю, женщина – предмет сочувствия. Особенно если мужик дитя не признал, алиментов не платит. Весь негатив – на него. Но позвольте, почему сегодня то, что она занималась сексом вне брака, никого не смущает? Это не имеет значения? Ну, а зачем вообще тогда институт брака, раз не имеет значения? А борьба с абортами? Вы с распущенностью прежде боритесь, а то ведь получается, лишь бы родить.

– Нудишь, Стасик. Люди хотят жить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Вот, как, скажем, Гарольд Роббинс, – яхты, выпивка, женщины… Помнишь такого писателя?

– Читал одну его вещь. В перестройку уличные книжные прилавки завалены этим Гарольдом были… Черная обложка с белым стреляющим, кажется, кольтом. Чего это ты вдруг вспомнил?

– Да чего-то, Станиславский, подумалось. Как-то гораздо проще все устроено… казалось мне тогда… Я почти серьезно в начале девяностых полагал: чуть-чуть музыкальным журнализмом, дурью этой, помаюсь, ради собственного удовольствия, и займусь чем-то по-взрослому, открою фирму, бизнесменом стану. Какой у меня будет бизнес – даже не формулировал. Главное, я ни капли не сомневался, что все получится. Прикинь! А, Стасик! Я полагал, что, как только в предприниматели подамся, у меня появится два – почему именно два? – собственных джипа.

Бросивший курить Суржик после этих слов вытаскивал из пачки друга сигарету, щелкал его зажигалкой, затягивался, оценивая полузабытый тонизирующий эффект, уточнял:

– Второй – для бойцов.

– Каких, – не понимал Трюф, – бойцов?

– Да для бодигардов твоих, которые за тебя умереть готовы. А ты – отдельно от них, в другой машине, с любовницей – с поп-звездой или фотомоделью.

– О! Ирония. Юмор. Уж лучше так, Стасик, чем это твое гнилое моралите.

Суржик тяжело вздохнул, хотел сказать, но Трюф ему не дал.

– Знаю. Знаю, Станиславский! Ты чистюля. Ты веришь в существование загробного мира. И у тебя куча комплексов. – Трюффо непрерывно рыхлил растопыренными пальцами шевелюру. – Звезда поп Сиена Сиена… Ну, ты знаешь, которая поет… Эту… как ее… Я с ней когда-то вместе учился. Не так давно реализовалась в качестве матери. Ага. Молодая была уже не молода. Всех больше возраст интересует. А была ль звезда хоть день замужем, да кого это нынче волнует! Светская хроника по теме отписалась с восторгом. Как же, звездный ребеночек. Песня! Звезды, тусовка, поклонники, все вообще, даже живущие сегодня в деревнях старики и старухи, за этой бодягой по телевизору неустанно наблюдающие, плевали на всякие там нормы.

Сделав эффектную паузу, Трюф добавил:

– И может быть, и правильно, а?

Суржик не ответил.

Однажды, во второй половине девяностых, Виталя оказался на концерте еще популярной в ту пору рок-группы «Сложенные вещи». Вдруг осознал: навстречу движется улыбающаяся (выпила шампанского) Пескарева.