Евгения Ляпота - Жизнь, полная одуванчиков

А теперь вернемся к моему совершеннолетию. Это означает, что меня официально представят моим хозяевам, они кинут на меня оценивающие взгляды, выберут мне пару, «бычка» и завтра же отправят нас заниматься воспроизводством потомства. А пока что я стою перед зеркалом и наряжаюсь в самое красивое платье, какое только видела в этой жизни. Оно было чистеньким и даже без единой заплаточки, розового цвета, клеш книзу, длиной чуть ниже колен, с узорами золотистого цвета, к нему же прилагалась брошь в виде розочки, выполненная из атласной ленточки. Я прицепила ее рядом с правой бретелькой. Плечи мои были открыты, вырез у платья был в рамках приличия, но грудь моя была все равно как-то непривычно открыта, хотя с другой стороны она была настолько мала, что ее еще надо было постараться найти, и это придавало мне некий дискомфорт, я вообще не привыкла ходить в платьях, в основном вся моя одежда состояла из брюк и джинс.

Моя, если можно так выразиться няня – Лори любила меня, она очень много времени проводила со мной, насколько это было возможно, посвящала всю себя мне. И она была мне близка, даже ближе, чем отец. Лори была зрелой женщиной, ее навык заключался в умелом воспитании детей направленном на принятие своей судьбы, за что хозяева ее ценили. Но только не меня, не меня она учила повиновению, а словно поддавшись авторитету моего отца, учила мыслить иначе чем другие. Сама она была всегда печальной и думала не так как все, хотя и не говорила об этом прямо. Ее невероятно рыжие волосы, подобно волосам моей матери и моим, всегда были заплетены в косу. Ее взгляд был настолько грустный, что казалось, в нем читалась скорбь всего мира. И лишь иногда в порывах чувств и в ещё большей задумчивости, чем обычно, говорила, что этот мир давно загнивает в своём бессердечии.

За неделю до моего дня рождения она приходила ко мне, обняла и сказала, что верит в меня. На мой вопрос, во что именно она верит, я получила странный ответ – ты нас всех спасешь и больше никаких объяснений, она просто ушла, я так ждала, что она вновь придет, но не приходила. И вот я стою и смотрю на себя в зеркало, жду, когда меня отведут на «смотрины» и надеюсь, что Лори придет и обнимет меня.

Мне было страшно! Я боялась, что могу не подойти для той роли, которую на меня хотят возложить, а это означало бы стать кормом одной из хозяйских дочерей мгновенно, а мне, как ни странно, очень хотелось пожить, как можно дольше. Хотя я и не понимала откуда у меня такая жажда жизни, и как можно хотеть жить в нашей среде, но быть вечной роженицей меня пленяло все же больше, чем состариться за год, максимум за пять и покинуть этот, пусть и гниющий мир. Я еще раз мысленно позвала Лори, ведь мне было так страшно, так хотелось, чтобы кто-то родной меня подбодрил. И Лори материализовала мои мысли.

В дверь постучали, открыв ее, не поверила своим глазам. Передо мной стояла согнувшаяся бабушка из тех, что я часто вижу и из тех, что в течение месяца или двух покидают этот мир. Ее некогда пламенные волосы, заплетенные в тугую толстую косу, стали подобно паутинке. «Да Рита – это твоя Лори» – хрипло произнесла она. Я была в отчаянии, так надеялась, что будут успокаивать меня, а в итоге стала еще более бояться, но не только о своей судьбе, но и о судьбе моей кормилице, хотя тут уже все было предрешено. Мне лишь хотелось знать, кто поглотил ее энергию. Она сказала, что меня это не должно сейчас интересовать, я должна быть осторожной и стараться не подвести своих господ и только тогда у меня будет шанс. Шанс на что – на жизнь длиннее, чем у моих сестёр и братьев?! Я понимала, что мое желание – это полноценная жизнь. Хоть тогда еще и не понимала всецело смысл этих слов. Лори обняла меня, и впервые (в отражении зеркала) я увидела, как слёзы выступили у нее на глазах, этих уставших глазах. Она пожелала мне удачи, затем зашёл отец и властным жестом указал мне на выход, мы с кормилицей нехотя выпустились из объятий друг друга, мое выражение лица рассказало о моем нежелании идти без Лори, но мне пришлось оставить ее, ведь всем было наплевать на то чего хочу я.

Отец был еще более молчалив, чем обычно. Я не могу сказать, что он был любителем поговорить, как это делали раньше люди; ведь часто встречала в книгах разговоры о погоде, о каких-то увлечениях, природе, кстати говоря, о природе, ее описания меня всегда захватывали, я не могла поверить, что бывает такая красота, которую воспевали и с таким трепетом описывали такие писатели, к примеру, как Толстой ….