Илья Шустров - Бессмертные сердца. Часть 1. Путь к сердцу

Но самым удивительным в ней было совсем не странное сияние, исходившее от её тела и одежды и даже не то, что женщина парила над полом. Самым неестественным, но при этом завораживающим в ней были волосы. Их нельзя было назвать просто пышными, или объёмными. Казалось, что они занимают всё пространство вокруг обладательницы этих бесконечных нежно-голубых прядей. Волосы, также как и одежда, колыхались в воздухе совсем как в воде.

Я стоял как вкопанный, не в силах оторвать взгляд от этого фантастического зрелища, как вдруг она позвала меня.

– Подойди, не бойся меня,– голос будто бы возник у меня в голове. Губы женщины не шевелились, а вот печальные глаза открылись и устремили свой взор прямо на меня. Я совсем не противился их зову.

Открыв двери в зимний сад, я медленно зашагал к таинственному созданию с тоскливым, но прекрасным обликом. Она смотрела на меня, будто бы даже с жалостью. Когда я оказался прямо перед ней, то понял, что помимо волос, сияния и левитации, женщина сама по себе была ощутимо больше меня. Даже если бы она стояла на земле, то я бы едва доходил до её груди.

– Как тебя зовут?– спросила она.

– Юрий Николаевич Боголовский,– запнувшись, произнёс я.

– Красивое имя…– задумчиво сказала женщина.

– А как мне обращаться к…– я не знал, использовать мне “ты” или же “вы”.

– Моё имя – Рахиль,– странно прозвучит, но в тот момент я почувствовал что кончик каждого волоса повернулся ко мне.

– Кто ты, Рахиль?– наконец выдавил я из себя.

– Я боль, Юрий Николаевич Боголовский. Я всего лишь боль, которую оставила после несчастной жизни. Когда-то давно-давно я умерла телом, оставив свою боль скитаться по миру. И только тогда я познала настоящую жизнь. Когда я была человеком, то представляла из себя всего-навсего одинокую бесплодную женщину. И умирая в голоде и холоде, я оставила себе лазейку в мир живых людей, концентрацию своей тоски. Вот кто я такая.

– Мне очень жаль,– пробормотал я.

– Напротив, Юрий Николаевич Боголовский! Ты должен не жалеть меня, а радоваться вместе со мной. Я познала человеческую сущность, смогла узнать тайны всех земных миров, а свою боль использовала для того, чтобы создать ребёнка. Я назвала его Джозефом и научила всем тонкостям жизни в такой форме. Мы вместе начали заботиться о несчастных душах. А вскоре он также смог создать ребёнка. И, о чудо, моей боли хватило и на его отпрысков! У меня появился чудесный внук – Юго. Он также как и Джозеф создал позже своих детей. Так продолжалось очень долго, пока моя боль не иссякла.

Рахиль вдруг замолчала. Лицо её из задумчивого и печального сделалось вдруг усталым и безразличным. Почему-то я не чувствовал перед ней страха и решился спросить:

– А зачем ты пришла сюда и явилась мне?

– О, Юрий Николаевич Боголовский! Я лишь пытаюсь спасти тех, кто остался в этой школе, от несчастий.

– Почему же именно здесь?

Рахиль вздохнула и тихо начала говорить:

– Когда боль иссякла, мой далёкий потомок по имени Кастор, не послушавшись моих просьб, создал себе сына. Пусть мы все помогали ему, но что-то пошло не так. Кастор назвал сына Эйяфьхом. Эйяфьхь был весёлым и любознательным мальчишкой. Рос он, как и многие мои дети, в человеческом мире, зная о своём происхождении. Учился Эйяфьхь в этой школе под человеческим именем. Шло время, весь наш клан ожидал проблем и опасностей, которые могут подстерегать мальчика. Но всё было хорошо, пока в какой-то момент на его руке не появилось маленькое чёрное пятнышко. В тот день мы все поняли, что это начало конца,– я увидел, что Рахиль плачет, а слёзы её поднимаются к стеклянному куполу над зимним садом, вопреки всем законам гравитации.– Вскоре Эйяфьхь потихоньку начал становиться тенью, мраком. Когда он понял, что происходит, то было уже поздно,– она вдруг замолчала.

Мы стояли так какое-то время, пока не прекратился поток её беззвучного плача. Стоило последней капле подняться под потолок, как Рахиль взглянула на меня.

– Мне пора, Юрий Николаевич Боголовский. Я надеюсь, что мы ещё увидимся с тобой.

– Взаимно,– я ошарашенно кивнул.

Рахиль улыбнулась и, закрыв глаза, растаяла в воздухе. Я пару минут стоял на месте и не двигался. Что это было? Плод переутомления или же мистификация, розыгрыш? Не могло же всё произошедшее быть реальностью?

Идя к дому, я мысленно порадовался, что у меня есть два дня на обдумывание этого сюрреализма. А после – новый, но такой хорошо изученный цикл.