– То есть страдать всё-таки кто-то будет? Может мне просто игнорировать его?
– Игнорировать, Юрий Николаевич, не получится,– Кашпирцев вдруг бросил из рук свой окурок и пнул его ногой в полёте.– Иначе вы будете посмешищем для всей школы. Его юморком в классе все восхищаются. И потом все будут смотреть вслед вам и вспоминать шутку Тараса про химию. Пускай страдают ученики, но ваша репутация сохранится. Такова жизнь, Юрий Николаевич. Такова жизнь,– промолвил Анатолий Олегович, уходя в здание под мой растерянный взгляд.
В первый же день мне пришлось задержаться в школе допоздна. В принципе, работать здесь можно. Даже проще, чем в том корпусе. Но почему-то меня не покидало ощущение, что эта гимназия мне ещё очень многое преподнесёт. Когда я запирал кабинет, мне на секунду показалось, что в конце коридора, у лестницы, я вижу какое-то странное голубоватое свечение, но наваждение быстро рассеялось. Похоже, уставать здесь тоже получается проще, чем в другом корпусе. Но это ничего. Это только один день. А меня ждёт цикл ещё как минимум на восемь месяцев.
Рабочая неделя подходила к концу. Уже завтра наступит долгожданная суббота и я наконец смогу выспаться. День пролетел незаметно, но всё равно тяжело, перемен я не почувствовал от слова совсем – на каждой приходилось бегать на улицу, где недавно похолодало, чтобы покурить. А для этого необходимо было накинуть на себя одежду, что существенно замедляло процесс.
Как только последний на сегодня ученик вышел из кабинета, я тут же свалился как подкошенный на преподавательское кресло и минут десять существовал на нём без единого движения, закрыв глаза. Посреди темноты моих век сверху вниз колесили разноцветные фосфены. Состояние было примерно таким, какое бывает после первой утренней сигареты, только все приятные моменты отсутствовали напрочь.
Следующие несколько часов я провёл за нудной и однообразной работой, которая становится опостылевшим бытом каждого учителя – проверка тетрадей, составление планов и отчётов. Непонятно почему нельзя взять из базы школы количество учеников в каждом классе и отправить эту информацию СтатГраду. Фантазия преподавателя проверяется каждую пятницу при составлении плана на неделю и придумывании вопросов для проверочных и контрольных работ. Иногда я очень завидую работникам школ с лояльной администрацией. Счастливые люди, которым не нужно составлять кипы документов в пятничные вечера, когда уже так хочется пойти домой и… и свалиться от усталости на родную кровать!
Как обычно, я засиделся в школе допоздна. Когда я выглянул в коридор, то не увидел ни одного лучика света из-под дверей кабинетов своих коллег – все уже ушли. Даже Кашпирцев, этот незыблимый коварно-флегматичный любитель тёмного времени суток – и тот уже отправился домой. Лампы на потолке показали всю свою тусклость, которую нельзя было заметить днём из-за яркого солнца проникающего в здание через все окна. Теперь же эти сияющие чернотой проёмы стали жалкими входными дверями для опустошающего окружающую действительность сумрака, пришедшего, казалось бы, из каких-то потусторонних жутких миров, населённых страшными молчаливыми созданиями.
Я шёл по коридору и где-то в глубине души чувствовал нарастающий страх перед темнотой улицы и таящимся там холодом и одиночеством. Неожиданно я понял, что для глубинного страха слишком уж сильное чувство меня обволокло. По спине побежали мурашки, резко выступил холодный пот, и я вдруг мгновенно вышел из своих раздумий и сосредоточился на окружающей меня действительности.
Мне оставалось пройти буквально пару шагов до двери на лестницу, прямо напротив которой располагались стеклянные двери в рекреацию четвёртого этажа, огромный зимний сад с высокой стеклянной крышей. И, несмотря на то, что в саду не было ни фонарей, ни ламп и с наступлением сумерек он превращался в тёмные и устрашающие джунгли, сейчас я снова увидел льющийся оттуда голубоватый свет. Совсем как в первый день моего пребывания в главном корпусе, только на этот раз свет явно был ярче и сильнее. Я сделал несколько шагов и осторожно повернул голову направо, к источнику света. То что я увидел, заставило меня обомлеть.
Прямо посреди зимнего сада, в нескольких метрах над полом парила женщина. Нельзя было даже рассмотреть её фигуру из-за объёмистой сорочки, колышущейся, как будто её обладательница находилась под водой. Ноги были скрыты за полами белой ткани, в то время как руки были сложены так, как будто она молилась. Черты лица этой женщины сочетали в себе мягкость и дружелюбие, вместе с отрешённостью и печалью. Большие ресницы чуть подрагивали будто она вот-вот заплачет. Поджатые пухлые губы поддерживали это впечатление.
Читать дальше