Низкое осеннее светило только начинало пробиваться сквозь паутину оголившихся веток, и бульвар казался шире обычного, а скамейки на нем – ниже, завязнув на половину высоты в опавших листьях. Утро было слишком ранним и для дворников, и для владельцев собак, не говоря уже о и без того редких трамваях, но в те времена я была еще жаворонком и любила рань в любом ее проявлении, зимой ли, летом, в Москве или на курорте. Одетая в теплый, не без дизайнерского шика, спортивный костюм и долго выбираемые, ужасно дорогие, но под стать цене удобные кроссовки, я бежала легкой трусцой свой ежедневный маршрут от Яузских ворот до станции метро «Тургеневская» и обратно. Бегала каждый день, без скидок на погоду или там еще что. Иногда, правда, в зависимости от обстоятельств, сокращала джоггинг и добегала только до Покровских ворот, но, в основном, всегда одним и тем же маршрутом – туда вдоль Чистых прудов по четной стороне бульвара, а обратно по нечетной, мимо театра «Современник». В конце бульвара, у памятника Грибоедову останавливалась. Крепко уперев кулачки в бока, далеко прогибалась назад, вбирая максимум воздуха в легкие, затем резко выкидывала тело вперед, выдыхая. С одной стороны – привычная картина упражнений уставшего атлета, а с другой – выглядело все это так, будто, задирая голову и заглядывая в лицо бронзовому дипломату с сильными литературными талантами, а потом, получив ответный кивок или там, прищур глаза, я отвешиваю ему в знак уважения земной поклон. Походив вокруг изваяния и успокоив дыхание, я так же приветливо прощалась с ним: «Ну, до завтра, дипломат», – и отправлялась в обратный путь.
Бежать домой было под горку, плюс на обратную дорогу я всегда подбирала какую-нибудь более оптимистичную музыку и разгоряченная, веселая, в хорошем настроении вбегала в подъезд. Желтого кирпича девятиэтажка примостилась среди низкорослых барочных соседей, как бы извиняясь, во втором от бульвара ряду, ближе к Яузе. О лифте, естественно, не могло быть и речи, перепрыгивая через две ступеньки, я легко взлетала на свой шестой.
Привычным, за годы отработанным движением выключила плеер и сдернула наушники, небрежно скинув музыкальное оформление своего забега в большую радужного стекла плоскую вазу, помните, – они были в большой моде после выставки чешского стекла в московском Манеже где-то в начале шестидесятых. Сохранившись и доставшись нам в наследство от бабушки мужа, эта не то колоссальная пепельница, не то средних размеров конфетница теперь стояла на столике в прихожей и служила пристанищем для ключей, перчаток, полупустых пакетиков жвачки и прочей мелкой дребедени, которая нарастает в карманах, как ракушки на днище корабля.
«Осторожно, двери закрываются, следующая остановка – кухня». Поворот газового крана, щелчок запальника, и мягкое голубое пламя разбегается по окружности конфорки под сосудом хитрой конструкции, где с вечера засыпанный порошок и четко отмеренное количество воды ждут своего ритуального момента превращения в напиток по имени «кофе».
По дороге в ванную и на ходу снимая спортивный костюм, я захожу в спальню. Почуяв свободное справа от себя пространство и разметавшись во всю ширину кровати муж Саша самозабвенно досматривает утренние, самые сладкие сны, и я каждый раз умиляюсь этой сцене, наклоняюсь и целую его в лоб, как ребенка, как Валюшу свою целовала: «Господин Белоусов, у вас осталось ровно десять минут на ваше сибаритство».
– Да, да. Не выключай душ, я сразу после тебя.
Привычную монотонность действий прерывает треньканье моего мобильного. «Господи, кому ж это я понадобилась в такую рань?!» – и, как всегда в таких ситуациях, сердце падает вниз: что-нибудь с Валюшей, с мамой, с бабушкой? Но экран высветил короткую нейтральную информацию «входящий звонок» и какой-то странный, как будто заштрихованный, голос произнес: «Тамара Михайловна, как можно быть такой близорукой?! У вашего мужа любовница, можно сказать, в интересном положении, а вы все бегаете, как девочка. А ведь от судьбы не убежишь». И… отбой.
Бред… Первое апреля… Забыть, выбросить из головы… Происки врагов и завистников… Что там еще… Кому-то наша жизнь не в радость и надо бы нервы пощекотать… А если правда, тогда кто этот хренов доброжелатель? Откуда знает подробности? Даже про мой утренний джоггинг… Кто-то из своих или, наоборот, чужой, но подсматривающий, вынюхивающий, как там по-английски, gum-shoe, кажется, в советское время их называли «топтунами», да? Интересно: нанятый или сам из личного интереса. И где только люди время находят на чужие дела, своих, что ли, мало?!
Читать дальше