Динара Смидт - Подо льдом

Корабль, на котором мы летели, назывался «Колыбельной», и принадлежал моей семье уже несколько поколений. Это была не кричащая модель «Солнечный ветер», ставшая популярной лет десять назад, на которой летали почти все королевские семьи. О, нет, наша посудина имела вид настолько же несовременный, насколько основательный. Весь её облик говорил:

«Я здесь с одной целью – летать».

И делала она это превосходно. Принадлежавшая в своё время к ограниченной серии кораблей, теперь она была едва ли не уникальной, и стоя в порту, с презрением поглядывала на броских товарок – ну, или, по крайней мере, так мне казалось, когда я была ребёнком.

Мы летали на этом корабле ещё с матерью, хотя я плохо помню то время. У неё были комнаты на самой нижней палубе (каюты там тесноваты, но законная жена моего отца не вынесла бы, посели он её на одном уровне с наложницей). Было время, когда мы много путешествовали. Отец любил охотиться, и мы совершали длительные полёты лишь затем, чтобы он мог вволю погонять снежных слонов по беспредельно белым покровам Тиссы, одной из немногих пригодных для жизни планет в Нире. Жена моего отца, Веру Лан, с удовольствием присоединялась к жестокому веселью. Укрыв голову шлемом, вместо покрова, она седлала самый громкий челнок и бесстрашно скользила на нём, иной раз, так высоко поднимаясь над землёй, что винты начинали визжать, а машина едва не теряла управление.

Мать смотрела им вслед, стоя на застеклённой палубе корабля. Её руки были опущены и неподвижны, как у статуи. Она не носила ни покрова, ни даже прозрачной вуали, как подобало женщине её положения. Она ненавидела глупые традиции нирян и не стеснялась заявлять об этом вслух.

Отец не раз звал её принять участие в охоте. Она всякий раз отказывалась.

– Мне снова нездоровится, мой милый, – говорила она, касаясь его щеки, и он целовал её руки, не обращая внимания на жену, вне всякого сомнения, зеленевшую от ревности под непроницаемым шлемом.

Теперь, каюты моей матери пустовали. Веру Лан всё рвалась по-новому их обставить, но отец и слышать об этом не желал. Он тосковал по матери так, что тоска его была почти осязаема – густое тёмное облако, сопровождавшее его все годы с тех пор, как её не стало.

В фойе, на нижней палубе, несколько военных играли в кости. Они поднялись с мест, увидев меня. Я прошмыгнула мимо. Отец настаивал на том, чтобы наш корабль сопровождали пехотинцы – вблизи границы стали чаще замечать пиратов – но я отказалась. Ещё чего! Испокон веков королевские корабли летали без всякой защиты, и я не собиралась становиться посмешищем всего Нира, таская с собой миниатюрную армию для защиты своей персоны. Пехота должна быть там, где ей место – на постах, на границах, а не в страже принцессы.

– Ты не просто нирская принцесса, – возразил мне отец. Молчание, последовавшее за этими словами, было точно таким же, как и всегда. Нам вдруг становилось неловко, и мы спешили сменить тему.

– Её больше нет, – сказала я, – имеет ли это ещё какое-то значение? Так что я возьму десять солдат, как положено для судна нашего класса, и ни одним больше.

Отец нехотя уступил. Ему не давали покоя тревожные доклады о человеческих кораблях, атакующих торговые и медицинские суда. После победы в третьей Голодной войне положение Нира стало гораздо прочнее. Мы укрепили границы, обеспечили надёжную защиту для плодородных участков. А люди, разгромленные, но ничуть не подавленные (« такова человеческая природа ») занялись пиратством на рубежах. Сердца нирских кораблей – самые крепкие, самые жаркие. Люди, как бы ни пытались, не могли воссоздать их мощь, а потому нападали и грабили суда на границах Нира, а иногда и на внутренних межпланетных магистралях.

Ниряне встречали тяготы смиренно, люди же – с гневом. Они не могли просто принимать то, что происходило, и потому брали в руки оружие. Но гнев без смирения приносит дисбаланс, а дисбаланс в свою очередь ведёт к кровопролитию. Так учат в Нире, и если задуматься, в этом есть смысл.

Людская воинственность пугала меня. Как пугали меня и семена гнева, посеянные в моей собственной душе.

Ниряне не созданы для войны. Они – художники и поэты, они изобретатели и исследователи, ценящие не жестокость, а сильный дух. Они презирают войну. Парадоксально, что при этом они на протяжении всей истории воевали с кем-то из соседей. Во владении Нира – двадцать планет, из них лишь две годны для жизни, остальные скованны вековым льдом. У людей всё наоборот – им принадлежит около сорока планет, но все они отравлены, а температура на поверхности поднимается днём до такого уровня, что техника начинает плавиться. Отсюда и конфликты, потому что так уж всё устроено: нирянам нужна еда, людям нужна еда – всем нужна еда. Нужны земли, которые ещё хоть на что-то годятся. Замкнутый круг.