Динара Смидт - Подо льдом

Я подошла слишком близко, и потревоженная голограмма задрожала и поблекла, так что мне пришлось отступить.

Чуть слышно подошёл отец. Его рука осторожно легла на моё плечо.

– Что делает изображение человечьей женщины в музее Нира? – спросила я.

– Это не человечья женщина, – ответил отец. – Это – прародительница. Когда-то давно, несколько тысяч лет назад, мы все были такими.

– И что же случилось? – спросила я с недоверием.

– Скачок в эволюции разделил нас. Люди пошли одним путем, ниряне – другим. Вот, гляди.

Взмахом руки, отец запустил голограмму, и женщина начала меняться. Её пальцы вытянулись, а мизинец и вовсе пропал. Исчезли ногти. Она стала выше ростом. Волосы редели, пока голова совсем не облысела. Глаза и уши стали больше, а грудь меньше. Она растеряла полноту, и под кожей проступили очертания деликатных костей. Всего через минуту перед нами стояла обычная нирянка.

Я взглянула на отца. Он встал рядом со мной на одно колено, взял мою уродливую пятипалую руку и прижал её к своей щеке.

– Что это сделало? – спросила я, чувствуя в голосе слёзы.

– Время.

– Зачем?

– Кто знает? – произнес отец, не сводя с меня пристального, нежного взгляда. Он поцеловал моё опущенное веко – из-под него скатилась и упала на пол слеза.

– Я привёл тебя сюда не для того, чтобы расстраивать, – объяснил он. – Я лишь хотел показать, что мы не такие уж разные. Пусть в тебе нет нирской крови, ты, всё же, моя дочь. Я понял это с первого взгляда, когда увидел тебя. А твоя мать… для меня не было никого красивее. И то, что ты, когда вырастешь, будешь похожа на неё, наполняет моё сердце гордостью.

Спустя годы я не раз вспоминала его слова, пусть это служило малым утешением. Я не могла судить внешность матери. У меня не было критерия для объективной оценки.

Зато я могла судить Тир Мелу и приготовилась сделать это по всей строгости, однако мои надежды рассыпались в прах, стоило той пробежаться тонкими пальчиками по ряду пуговиц на затылке и стянуть покров. Она обладала нежной, светлой кожей с лёгким медовым оттенком, необычным, но приятным. Глаза были двумя огромными прозрачными жемчужинами, в перламутровой глубине которых небесная лазурь смешивалась с тёмным малахитом. Высокие скулы и узкие уши выдавали благородное происхождение. Она была прекрасна. В самом прямейшем смысле слова. И эта красота была для меня солью на ещё незажившей ране.

«Трип Лан сделал выбор» . И, впрямь, что за выбор!

Тир Мелу улыбнулась моему надёжно спрятанному лицу, не ведая о том, какая мука исказила его черты.

– Я много слышала о вас, принцесса, – сказала она легко.

– Неужели? – проговорила я. – И что же?

«Что ты дочь той человечьей твари, которую принц привез в Нир в качестве трофея».

Но нет, конечно, она сказала иначе:

– Вы – первая из женщин королевской фамилии, удостоившаяся «Высшей оценки» в военной академии. Я слышала, что во время показательного боя среди вашего выпуска вам не было равных. За одним исключением.

Последнюю фразу она проговорила чуть тише и покраснела. Кожа нирян бледная и тонкая. Им трудно скрывать эмоции (откуда, кстати, и пришел обычай высокородным женщинам укрывать лица).

– Трип Лан был первым, – согласилась я.

Обошёл меня всего-то на десять баллов.

– Говорят, он доблестный воин.

– Так и есть.

– Могу я попросить… – Тир Мелу снова улыбнулась, – принцесса, расскажите мне о нём. Ведь вы близко знакомы.

Трип был последним, о ком я хотела бы говорить с ней, но я обещала – торжественно поклялась – отцу, что буду вести себя благоразумно.

Я понимала её интерес. Она видела будущего мужа лишь пару раз на Императорских приёмах, и вряд ли смогла обмолвиться с ним даже парой слов. Забавно, что Трип решил связать свою жизнь с едва знакомой женщиной.

– Трип Лан – племянник жены моего отца, – заговорила я, осторожно выбирая слова. – Мы вместе учились. Он был отличником в классе. Прекрасный стрелок. Позднее, он много времени провёл за пределами Нира с особыми миссиями. Право же, я не знаю, что ещё я могу рассказать. Всё есть в архивах.

– Я думала, что, может быть, вы скажете мне какой он… что любит делать, какой у него нрав…

Он любит воду. Шум волн, набегающих на берег. Глубокое дыхание океана. Он сказал мне однажды, что в прошлой жизни, наверное, был рыбой, а я ответила, что, скорее, он был моллюском или пучеглазым крабом, и тогда он показал мне язык – один из странных жестов, которым научился на Земле.