Альма Лиджиева - Хочу сразу чем-нибудь заняться

Хотя.

Узнаешь как-то вдруг из статьи, чем занимается Мартин Скорсезе, и начнёшь думать, что только Мартин Скорсезе и прав. А чем он занимается? Он сохраняет редкие фильмы, создаёт фонд, ищет старые ленты. Я с большим интересом этим занималась бы тоже. Только не знаю, с чего начать.

I’ll tell you what. Старт англицизмам.

Я помню вот что. Я стою возле входа на стафф. Я работаю официантом в «Планете суши: Звездочка». И мне нужно вымыть руки. Я иду в то место, которое официанты называют stuff. Там можно поесть, отдохнуть, потрещать. Когда я подхожу к дверям, я нечаянно подслушиваю разговор моей сестры по телефону – она сидит там. Моя сестра работала в ресторане, она меня туда и устроила, я была второкурсницей. Я в детстве часто подслушивала её разговоры. С одноклассницей, например, они говорили о поцелуях.

Наверное, я хотела жить в каком-то фильме, или играть в какую-то игру.

Это грех, что я подслушивала?

Наверное, да.

Ну, в тот раз в ресторане я не специально. Стоя у двери, я услышала, как моя сестра расстроенно говорит в трубку (одновременно она что-то убирает у себя с подола): «Не хочет работать». Я понимаю, что это она обо мне, и она абсолютно права. Сейчас, если бы я могла вернуться в то время, я бы сказала себе: «Радуйся, что мама хочет знать, как твои дела. Радуйся».

Мама звонила ей, чтобы спросить, как я.

Я тогда была как Лестер Бёрнем из «Красоты по-американски». Со мной говорили как-то по дуге, через кого-то.

Неправильно, что я стыдилась того, что работаю в ресторане. Я как трус отключала телефон, прекращала что-либо понимать вообще, через какое-то время включала телефон, видела, что кто-то мне звонил и я не перезванивала, а ходила на полусогнутых. А надо было перезванивать, надо было просто с кем-нибудь говорить. Потому что звук вообще очень важен.

Странно опять же. Я легко уношусь в эти воспоминания. И с трудом, просто волоча ноги, иду туда, где всё связано с мамой.

Быть плохой дочерью, кто вообще этого хочет.

Мне запомнились рассказы одного моего приятеля о его маме, то, как он говорит об их отношениях. «Просто я люблю её очень», он говорит. Мне это запомнилось – и накрыло. И захотелось, чтобы у меня была такая же семья, где все за одного. Мне этого очень хотелось.

Например, вечером кто-то приходит в гости. Слышен смех, музыка, телевизор включён. И всем нормально, все друг друга слышат.

Всё ведь получается таким, как задумываешь в самом начале, целиком и полностью. Только детали ускользают. Ты их не чувствуешь. А надо бы чувствовать.

Я бы очень хотела думать, что моя мама прожила счастливую жизнь. И что у неё было всё, что она хотела. Вообще всё, что хотела.

Не очень хорошо помню тот её список, но мне кажется, там было – машина, квартира в городе. А что дальше, – наверное, магазин. Мама хотела, чтобы был магазин. Хотела построить новый дом.

Опять это чувство.

Я думаю о маме так, как будто нужно о ней думать, как будто восьмое марта. «Надо поздравить женщину, девушку, девочку».

В общем, вспоминаю маму так, как будто это нужно ей. И к тому, что я вспоминаю, я прибавляю мысли о том, как мне не хватало её любви, нежности и внимания. Работа для психоанализа.

Мои вопросы и чувства эти, я же их записываю, вполне закономерны. В том смысле, что надо просто пережить. А как переживу, тогда и станет легче. Только вот когда станет.

Сегодня 3 августа, мамин день рождения. Её нет десять лет.

В 65 лет, мам, ты молода, мне так почему-то кажется. Выглядишь «цивильно», это твое слово)). Ты, что называется, сделала себя по-новому. Я не думаю, что ты сильно изменилась бы внешне.

Я думаю, что вы с папой стали бы внимательнее друг к другу. Вы же с папой встретились и родили нас всех, пятерых. Я думаю ещё почему-то, что ты написала бы какую-нибудь книгу.

А дальше, что может быть?

Мы с мамой сидим на кухне за высоким столом, за которым мы обычно обедаем. Мы пишем сочинение для меня в школу. Стыдно. Мама пишет, а я ничего не понимаю, просто сижу. Не могу составить ни одного предложения сама. Мама сидит со мной над этим сочинением до часа ночи. Это очень, очень поздно, я никогда ещё так поздно не ложилась. Глаза слипаются, веки становятся трёхэтажными. Я просто хочу, чтобы она меня отпустила. А ей хочется, чтобы я умела писать сама.

Надо мной живёт странная семья. В квартире узкий коридор. Поэтому, когда семья собирается, все толкутся возле порога. Старший сын придумал брать свою обувь, выходить с газеткой на лестничную площадку, стелить её и обуваться там. Потом газету в трубочку и в карман. Все трое стоят и ждут мать, пока она закрывает дверь. Детей у неё трое, сын и две дочери. Двенадцать, десять и семь лет.