Альма Лиджиева - Хочу сразу чем-нибудь заняться

Солнце приятно печёт.

Сегодня съел два йогурта и больше ничего.

Зачем считаю еду?

Мама считала.

«Ну-ка, покажи, сынок, силу!», «Съешь две ложки».

Что ж, ответим на это грудной клеткой.

И показываю силу. Стараюсь, потому что хочу, чтобы похвалила.

«Чьи колготки беспризорничают?», «Мои!». Сестра бежит в комнату, надевает. Два шва сзади, один спереди.

Нашёл кассетную запись, где мама, пьяненькая, говорит о том, как бы она хотела, чтобы мы, её дети, стали победителями. Надо ли видеть в этом вопрос репутации?

Я не из чёрствости так говорю. Просто пришло время узнать.

Дело в том, что теперь я хочу говорить с ней.

С мамой.

Прочитал одну вещь. Очень понравилось, как женщина устанавливает связь с покойной своей матерью. Способ очень простой: надо лечь на спину и дождаться, когда потолок станет воронкой, потом должно появиться лицо, и разговор начнётся.

Так легко, вообще никаких сложностей.

Как настроюсь, надо попробовать.

Ночь.

Я лежу и говорю себе: просто смирись и думай о своих подошвах. Пришло время подумать о них основательно.

С победой над подошвами приходит смех. И я стараюсь его высмеять, потому что: а) мама любила смеяться, и я люблю смеяться; б) смех – это самая адекватная ваша подружка (по Уиллу Смиту); в) это система вознаграждения мозга так действует, не я этим управляю.

Лежишь себе спокойно, ржёшь. А связи-то нет, не то что воронки. Я решаю укрепить процесс дыханием.

От такого сеанса «Думай о подошвах» не устаёшь, нет. Расслабления, конечно, ноль, но нужна практика.

И, естественно, силы.

Утром, как открыл глаза, в ушах: «Дима, утро». Я встаю, топаю на кухню. Из окна пахнет рыбой и дедушкиным садом. Странная смесь.

На работе я пропускаю обед и читаю статьи. Оказывается, запахи диктуются импульсами. Значит, рыба могла быть настоящей, а сад – чёрт подосланный. Или наоборот. Ясно одно: когда я, зомби, шёл на кухню, я был ещё в каком-то междуречье.

Ух, крутота.

Позвонила сестра, я пообещал, что оцифрую и пришлю ей мамину запись.

Нас двое: я и сестра. Я ей рассказал, что утром слышал, как мама меня будит, и сестра сказала: «У тебя, наверное, тиннитус, шум в ушах, потому что у меня так же».

«А это связано с запахами?», – спросил я. «Это связано с ушами», – ответила она, потому что не знала наверняка.

В метро засмотрелся на седого человека, который через лупу читал газету.

В один момент в вагоне свет погас и тут же включился, и я увидел, как человек с газетой закрыл глаза, но не изменил позу.

Опять ночь.

И вот я лежу. Ещё чуть-чуть практики, и связь наладится. Вся платформа моя поедет, будет коннэкт.

После дождя, как всегда, с улицы тянет жасмином. Я потому и открыл окно.

Смотрю в потолок, и то ли тени кустов шевелятся, то ли на потолке есть таблица эксель.

В каждой клеточке по две буквы: ди-ма-ут-ро.

Ди-ма-ут-ро. И так по всей таблице.

Клетки сгладили свои углы. И я принял это за улыбку. Но внутри захотел, чтобы мне вернули нормальное зрение. И вот я уже смирился, как вдруг таблица схлопнулась.

На улице кто-то разговаривал, и особенно точно залетела фраза: «Мечта сбылась!».

Повернул голову и увидел, как раскачиваются занавески, и я принял это за одобрение.

Ну-ка, подумай о подошвах. Ещё чуть-чуть практики.

Когда вспоминаем с сестрой маму, удаётся увидеть её по-новому и по-новому осмыслить. Основное – это отсутствие защиты. Помню, мама лежит в гробу, а сестра сидит рядом, глаза уже сухие, и говорит: «Мама как будто спит». И мне тоже так кажется.

Потом она гладит мамины ноги.

Лицо её вроде спокойно. Кажется, сейчас она может пожелать маме спокойной ночи, но мысль отскакивает. За неактуальностью.

Я проснулся от того, что вник в слова, которые прокричали в окно. Побродил по канавкам гласных, «сбыл-а-сь мечт-а», и почему-то закашлялся.

Но потолок снова становится таблицей. Если это такое вступление, ну ладно, дождусь. Я же на слово поверил.

– А знаешь что, мама, – говорю я в темноту. – У меня тиннитус, и очень хочется кушать.

А потом я всё-таки уснул.

После смерти мамы папа сказал, что у него есть сын.

От женщины из Икряного.

Кто она, эта женщина. Какая она. Это меня, надо сказать, не отпускало. Может быть, она какая-нибудь хихифешка, если по-доброму. А может нормальный человек.

Мне было интересно, поэтому, когда я приехала в отпуск, просто спросила у него:

– Поедем?