Николай Бербец: Малыш

Но каждую ночь темнота опускалась на дом, и ужас продолжался. Случилось, даже, что мать однажды выгнала его раздетого на улицу, в снег, и ударила, но ни боль, ни холод не были для него страшнее темноты.

Мать повела Витьку к врачу. В приемной она рассказала о нем какой-то медсестре, и та сказала, что Витька просто трус, и врач тут не поможет. Из-за этой глупой женщины, которая не знала происхождения его страха, он замкнул страх в себе. Он не кричал ночами вслух, но он кричал внутри себя. И это было гораздо ужаснее, потому что теперь он никогда не мог рассчитывать на чью-либо помощь. А он нуждался в этой помощи. Он нуждался в человеке, который приоткрыл бы ему, хотя бы чуть-чуть, тайну происхождения той силы, с которой он столкнулся.

В долгие ночи Витька понял, что страх – это отсутствие Знания, что страх – это отсутствие Любви. Но никто среди людей не мог дать ему Знание, никто не мог дать ему Любви. Оставалось только ждать и бороться со страхом самому.

Витька весь ушел в себя, напряженно переваривая свой страх, живя в нем всем своим существом. Он снова стал плохо учиться, и однажды отец избил его, утверждая, что у него уже нет сил, бороться с Витькой словами.

И так продолжалось долго. И уже поздней весной, Витька приноровился вечерами сбегать из дому. Он часами бродил по вечернему городу, примыкая к различным группкам людей, слушая, что они говорят, глядя на то, что они делают. Удивительно, но говорили они и делали, как правило, что-нибудь отвратительное. Если это были парень и девушка, то они в укромном месте возились в кустах. Если это были парни, то они дрались. Причем дрались жестоко, до крови. Однажды он видел, как один из них выхвалялся в компании своей новой финкой. «Вот эти зубчики», – объяснял он, – «для того, чтобы рана была больше, а эти канавки для стека крови».

Внешний мир стал казаться Витьке агрессивным и отвратительным. Этот мир произрос из темноты, и жил в темноте, не давая Витьке и малейшего шанса выйти к свету.

И неизвестно, как долго бы всё это продолжалось, но вначале осени к ним в класс пришла новенькая. И Витька неожиданно влюбился. И мир наполнился красками, смыслом и добротой.

Однажды уже в середине осени, взобравшись на крышу, и глядя в звездное небо, он вдруг почувствовал, как все его внутреннее существо начало расширяться, сливаясь с окружающим миром. Было какое-то предчувствие общности всего происходящего, значимости любого явления жизни. Он как бы ощутил себя единою частичкою этого безграничного целого. И страх уже никогда не возвращался к нему.

Отец с сыном сидели на кухне и разговаривали. Разговор получался не из приятных, и оба заметно нервничали. Отец крикнул: «Мать, принеси бутылку водки». Та, заглянув на кухню, попыталась возражать, но отец зло прикрикнул на нее, и она покорно достала из шкафчика бутылку. Потом подложив мужу и сыну в тарелки пельменей, вышла из кухни, тревожно прислушиваясь к продолжившемуся разговору.

«Ты знаешь, я всегда помогал ей. Я никогда не чурался стирать пеленки, даже ее вещи, если видел, что она не успевает. Мог и приготовить поесть. Мог и убрать. Но где-то должен быть и предел. А когда это входит в систему – это уже ненормально. И потом это хорошо, когда это оплачено вниманием и заботой в чем-то другом. А когда это воспринимается как норма, и от тебя еще требуют выполнения, и не просто выполнения, а идеального выполнения и любой работы, то тогда этот нонсенс».

«Жертва ради близких людей – это норма», – сказал отец», – «ждать какой-то оплаты – это и есть нонсенс».

«Не передергивай», – взорвался сын – «ты прекрасно понял, о чем я говорю. Когда человек, который рядом ведет себя так, как будто ты бесплатное приложение к его жизни, как будто ты ничто, как будто он приходит домой не как в святое место, а как в общежитие, только для того, чтобы пожрать и переспать, тогда это не семейная жизнь, а полная труба. Ты понимаешь, что мы уже полгода так живем. Я пытался по-всякому решить этот вопрос, пытался вызвать ее на откровенность. Ничего не получается. Она начинает говорить о том, что я все выдумываю. Что у нас все нормально и прочее, и прочее».

«Я. Я. Я.», – завелся отец. «Ты не замечаешь, что ты все время якаешь. Жизнь у вас изменилась. Она вышла на работу. Может быть, устает сильно. В чем-то можно и помочь, а где-то можно и перетерпеть».

«Можно», – отозвался сын, – «если знать, что человек, который рядом с тобой не подличает, не лицемерит и не лжет, глядя тебе в глаза».