Ирина Бйорно - Медвежий остров. Рассказы о нашей земле

И вот ровно в полдень новая муравьиха-царица подняла своих летучих подданных в воздушное путешествие. Муравей не знал, как надо летать, но по команде – как все кругом – раскрыл свои прозрачные крылья и полетел. Он просто замер на миг в воздухе от восхищения и чуть не упал на землю, но удержался, стал отчаянно работать крыльями и опять поднялся на высоту, и увидел в воздухе пол-муравейника – несколько сот тысяч муравьев всех специальностей. Рой летел невысоко, но целенаправленно на восток, а крылатая муравьиха-мама зорко смотрела вокруг, выбирая место для нового дома на много-много лет.

Через час все стали уставать, и уже несколько раз мелкие птицы пытались нарушить их строй, заглатывая в полёте летевших дружно муравьев. Муравей не мог поверить себе – он летал, как птица! Это было невероятно, но ужасно приятно, хотя хлопать крыльями с большой скоростью было не так легко.

Ну вот показалась опушка нового леса – с соснами и березами, и большая муравьиха подала команду – посадка! И стая преображенных муравьев стала садиться на землю. Как только они сели, крылья стали отваливаться, и освободившись от лишнего груза, все дружно занялись делами. До захода солнца нужно было построить временный дом. Строители быстро расчистили место и стали бурить скважины для внутренних подземных коридоров, куда тут же юркнула новая царица, а архитекторы размечали основание для нового муравейника, ориентируя его по сторонам света и учитывая тени от деревьев.

Муравей сбросил крылья, как все, и отправился на работу, как всегда, в лес, по пахучей дорожке, за листиками и высокими травинками. Перед ним уже тянулась цепочка муравьев-собирателей с высоко поднятыми сочными травинками. Казалось, полянка двигалась к новому муравейнику.

Муравей чувствовал себя опять дома, нужным и частью этого честного муравьиного братства. Мысль о полёте пришла к нему вечером. «Хорошо бы опять полетать», – подумалось ему, когда он засыпал в новом муравейнике, пока в общем подземном зале, построенным на скорую руку, и был он спокоен и счастлив своей простой муравьиной судьбе.

Через две недели он умер и был забальзамирован муравьями-хоронителями, и его остатки легли в основу нового муравьиного дома.

Слава ему! Земная и муравьиная! Ведь он умел летать…

Ник находился при последнем из дыхании. Глаза его, красные от неимоверной злости, почти вылезли из орбит, язык висел на боку – длинный и прокушенный своими же клыками, смрадное собачье дыхание прекратилось. Он больше не хрипел и не рвался. Яд, впущенный в его вену на шее, достиг сердца, и оно больше не билось в его широкой, ворсистой собачьей груди. Ник прожил на земле три года собачьей жизни, которую люди решили у него отнять. Он был немецкой овчаркой и он не знал ту правду, которую про него знали все вокруг – он был – злой собакой! А началась его жизнь так хорошо.

Ник родился в начале Брежневских восьмидесятых в просторной московской квартире у человека, занимавшегося подпольный бизнесом выращивания породистых, селекционно-правильных собак, а именно – немецких овчарок. Бизнес был неплохим и приносил владельцу вполне хорошие деньги, на которые росла и поднималась деревянная дачка в подмосковном лесу.

В его же московской квартире одна комната была отдана старой уже сучке породистой немецкой овчарки, прародители которой приехали в Россию вместе с другим добром, вывезенными русскими войсками из разгромленной фашистской Германии, наряду со шкафами, ночными сорочками, картинами, хрусталём и даже турбиной электростанции. Немецкая овчарка была вывезена советским офицером из концентрационного лагеря, где она верно служила людям, выполняя простую, но важную собачью задачу охраны пленников и честно зарабатывая свою миску с едой, а иногда и косточку.

Гитлер относился с особой любовью к этой породе собак, зная, что любимый им Блонди его никогда не предаст, как это не раз случалось с его двуногим окружением. И он был прав: это выведенная людьми порода собак, близкая по своей природе к своему предку-волку по силе и внешнему виду, все же отличалась от своего дикого предка двумя качествами, генетически запечатанными в крови всех немецких овчарок – беззаветной любовью к своему, всегда только одному, хозяину и врожденному инстинкту нелюбви, или скорее собачьей ненависти, к чужим.

С этими двумя свойствами, запечатанными в его собачьей крови маленькими генами, и родился Ник. У него было еще пять братьев и сестер, которые родились вместе с ним в тот же день, но он был последним, выбравшимся из обвислого, но родного и теплого живота своей собачьей мамы.