Саша Чекалов - Внутри клетки

Придя в себя, я обнаружил, что, вися на высоте пятнадцати метров, медленно опускаюсь к земле. Кайри уже не бьётся в истерике у меня на руках, затихла, – но струйка девичьей мочи ещё бежит по моей штанине, и всё никак не обретёт нормального ритма дыхание.

Поднимаю взгляд, вижу бледные лица ребят, чуть ли не наполовину высунувшихся из окон пятого этажа над моей головой…

* * *

Очередная вечеринка: специально в мою честь! Глинтвейн и какао, герр Койвисто с его ушным мастерством… Уютная пелена хмеля. И, будто сквозь туман, доносится возбуждённая речь герра Ваарма:

«…Не могу с вами согласиться: тамошняя литература зиждется на заимствованиях и прямых подлогах! К тому же все их так называемые великие писатели – чужаки по крови и по происхождению. Примеры? За ними далеко ходить не придётся. Взять набившую оскомину цитату: «Русь, куда несёшься ты, дай ответ?»… Автор – знаменитый английский авантюрист Никлас Гоу-Гоул, у них он получил известность как Гоголь Николай Васильевич… Что, скажут, «зато русский по духу»? Не-ет, уважаемые, – как раз только англоязычные читатели способны оценить этот каламбур: соль в том, что «Russian» произносится так же, как и «rushing». Знаете, что это? Прущий напролом. Тот, кто НЕСЁТСЯ, не разбирая дороги! То есть парадоксальность вопроса, обращённого к Руси, вообще несущественна – если учесть, что он, оказывается, «ради красного словца» задавался.

В самом деле: это она-то несётся, Русь? Да у этих дикарей со дня их приснопамятного купания в Днепре история плелась нога за ногу! А уж после избиения староверов никонианцами и, как следствие, уничтожения очередного пласта культуры – вообще как вкопанная встала… Не «Русь несётся» – её несёт: селевой поток иностранного влияния. Единственное, до чего сами додумались, – юдофобия… Хотя нет, пожалуй, и её у англичан позаимствовали. Или у поляков…»

Туман повсюду. Куда же я несусь сквозь него? Или это он несётся сквозь меня, вымывая всё лишнее? Все ненужные воспоминания, как, например, свист сабли ротного… Глухой стук лопоухой головёнки того денщика… Орден голубиного помёта на не вычищенном к назначенному сроку кителе.

…Туман несётся, и время не отстаёт.

* * *

«Здорóво, Микка! – вот уже говорю я знакомому оберсту, нетерпеливо встающему мне навстречу в приёмной Лаборатории. – Зачем вызывали?» – «Ты знаешь, зачем,» – без улыбки отвечает он.

* * *

Да, я знаю, зачем. И, прямо скажем, не в восторге… Тем более, что вполне очевидно: продолжение опытов – лишь повод меня изолировать.

Оно и понятно: после поднятой в местной прессе шумихи («Удивительное рядом», «Юный лаборант спасает прекрасную пансионерку» и ещё много подобного) они не могут позволить мне разгуливать на свободе. Вчерашние побеждённые сегодня вновь вынашивают агрессивные планы, да и недавние союзники, будь они неладны, тоже подозрительно притихли: наверняка какую-нибудь пакость замыслили… Короче, необходимо исчезнуть.

* * *

И я исчез. Потонул в заволокшей всё дымке, прорезаемой вспышками разрядов и призрачными взмахами крыльев… Да. Голуби ещё долго снились, после одного случая…

* * *

Испытывали на мне вакцину одну: способность к пирокинезу вырабатывали… вот и не рассчитали дозы.

А дело было в помещении питомника, где они птичек выращивают для изучения динамики полёта, – инкубаторы, насесты, ну вы себе представляете… В наше крыло как раз дератизаторы нагрянули, – вот мы и тово… были вынуждены временно использовать те полезные площади, что имелись… Потому что эксперимент не ждёт! Перерывы в работе режимом не предусмотрены.

…Очнулся я от боли, тело покрыто ожогами… Дым уже почти рассеялся, – но смрад стоит такой, что любо-дорого. Кругом обугленные ассистенты валяются, живых не видно; если кто и уцелел – побежали, судя по всему, ремонтную команду вызывать, а тела – что ж… «Пусть трупы хоронят своих мертвецов». Меня тоже небось мёртвым сочли, – ещё бы: эпицентр же!

И вот сажусь кое-как, со стонами, охами-ахами… Гляжу, что такое? Всё вокруг чёрно-серое: зола, уголь, пепел… А в клетках рядками голуби сидят – красные и блестящие, словно статуэтки какие-то: к насестам пришкварились… Между ними останки приборов дымящихся мерцают, – калориферов или чего там, не разбираюсь я в них… Ну вылитая лаборантская в пансионе вдовы – с теми стеллажами, полными муляжей, чучел…

И тут почувствовал я себя таким беспомощным! – словно провинился в чём-то и какой-нибудь здешний герр Койвисто меня, как маленького мальчика, запер в наказание на целую ночь; ушёл домой, и я сижу, всеми покинутый… А тушки поджаренных голубей (их здесь столько, что вовек не съесть, даже если б и не подташнивало) переливаются в поганом свете единственной уцелевшей лампочки – и, кажется, силятся оторвать от жёрдочек свои намертво приставшие лапки. Ворча укоризненно: «Это всё из-за тебя, негодный мальчишка. Это благодаря твоим фокусам мы больше никогда не сможем летать… А ну, поди-ка сюда, поди-ка, – мы тебя сейчас за это пощекочем, пёрышками-то!»