Саша Чекалов: Вариант Геры

…непревзойдённой. Возможно, поэтому-то Александра Ильича, подающего надежды молодого учёного и, по совместительству, Геркиного отца, надолго и не хватило.

Обычно он не слишком затруднялся в поисках недостатков; найдя же, немедленно начинал действовать: имея немалый опыт отношений и, соответственно, выработав за долгое время «свои методы», – медленно, но верно развивал у беспечной жертвы комплекс неполноценности, а затем и чувство вины за эту самую якобы неполноценность. Таким образом в течение пары лет из бедняжки, одержимой раскаянием и желанием «загладить», можно было играючи высасывать максимум жизненных соков, что, между прочим, являлось его любимым занятием. Более того, составляло тайный смысл и основное содержание жизни.

Когда же от несчастной оставалась, так сказать, лишь иссохшая оболочка, А. И. Гагарин вдруг придирался к какой-нибудь мелочи, а затем сообщал, что «это было последней каплей» (почти чистая правда, если вдуматься), и сваливал. Отправлялся на поиски очередной дуры.

Причём следов после себя – в виде всяких там потомков (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!) – предусмотрительный сердцеед не оставлял.

До поры до времени.

Дело в том, что А. И. Сусанина (ставшая впоследствии Гагариной) действительно была, как сказано выше, женщиной непревзойдённой во всех отношениях. Во всяком случае, Александру Ильичу придраться оказалось решительно не к чему.

Ариша прекрасно готовила, содержала дом в идеальной чистоте (непонятно каким образом выкраивая на это время: как и Александр Ильич, она пахала старшим научным сотрудником, зарабатывала почти столько же, сколько он, – причём «почти» тут является ключевым словом); была симпатичной (однако не слишком, а «в меру»: без шанса спровоцировать мужика на невольное сопоставление себя с «ней» – с последующим разрушительным для лестной самооценки выводом, например, о заурядности собственного экстерьера); производила впечатление умного человека (а всё же не до такой степени, чтоб её ум начал невзначай тяготить «милого друга», заставляя задумываться, кому же из них всё-таки полагалось бы по справедливости нахватать с общего неба больше звёзд)…

А добрая какая! а ещё и покладистая! – что тоже не могло оставить равнодушным.

В общем, отрадная картина вырисовывается, правда же?

…Когда у Александра Ильича выдавались неудачные дни, никто не умел пожалеть его так деликатно, как она; посочувствовать, да! – но чтобы при этом сочувствие не выглядело покровительственным, а, напротив, вселяло стойкую уверенность в том, что он «достоин лучшего» и «ещё себя покажет».

Нередко Александру Ильичу обламывался (как бы между прочим) и вовремя поданный дельный совет… буквально в каждом из которых интеллект Ариадны Ивановны проявлялся самым исчерпывающим образом! Казалось, она заранее знает, на каком этапе решаемой задачи произойдёт заминка, и всегда готова, взяв нежно, но и крепко за руку, провести заплутавшего к финишу единственно верным логическим путём (да ещё и так всё представить, словно это самому Александру Ильичу удалось отыскать потерянную нить рассуждений).

А в итоге… в итоге… Что в итоге?

В итоге на свет появился Герман.

Хотя какой-либо особой роли данное обстоятельство не сыграло: тот факт, что дальнейшей жизни без Ариадны Ивановны представить себе, оказывается, невозможно, Александр Ильич уяснил много раньше.

Как она любила! – ничего не требуя взамен, ни на что не рассчитывая… и, казалось, желала только одного: просто быть рядом.

И – была.

Безупречная.

А жить бок о бок с безупречной – не-вы-но-симо!

Потому что не даёт покоя один вопросец: а достоин ли ты её?

Нет? Однако теперь, когда уже что-то лепечет в своём решетчатом уголке маленький, бросить Арьку было бы форменным свинством. Ну и… что же делать?!

На нервной почве и с сердцем у Александра Ильича неполадки начались, даже всерьёз опасаться инфаркта начал. А умер вовсе не от него, а…

Ладно, какая разница! – отмучился человек, и слава богу.

Но что же делать, что… Всегда, сколько себя знала, Ариадна Ивановна чувствовала потребность: кто-то «сильный и надёжный» должен постоянно находиться рядом.

Теперь, без соблюдения этого условия, всё её существо то и дело принимался бить некий метафизический озноб. Самое простое сделалось вдруг немыслимым, в первую очередь – способность жить и радоваться жизни, как прежде.

Должно быть, теперь следовало научиться делать это как-то по-другому… Но как?!