Алексей Шерстобитов: Воспоминания живучего пузожителя

Начать верить самому, по своему произволению, невозможно, вдруг очнуться и сразу всё понять – тоже. Верить в невидимое – это дар, осознать очевидность этого – временная победа, которую всеми усилиями захочет отобрать дух злобы, воинствующий и не отдыхающий. Он знает каждую слабинку, каждую щёлку в твоей обороне, о которой ты и не подозреваешь. Он подделывается своими соблазнами под доброе, вечное, Божественное, зло свое он облекает в пелены добродетели, впрочем, совсем не искусно, но достаточно привлекательно для нашего искушения. Он не может заставить, не может сделать насильно, но искушает так, что мы не умеем сопротивляться. Не имея ни одной причины отказаться от своего еще не родившегося чада, он заставляет нас убивать его. Маленький еще не родившийся человек не может рассказать о переживании своей души. Родившиеся же сразу забывают все пережитое. Сказанное Богом еще Еве «Спасешься чадородием!» ничего нынче не значит, поскольку в Бога не веруют, перед Ним не «ходят», Его не боятся, не любят, не знают, чем, и переполняют полноту чаши своего зла, но пока не Его терпения.

Ни один погибший в утробе не имел голоса и иметь здесь, на земле, не будет. Каждый из них хранит молчание до Страшного Суда, где выступит в обвинении своих несостоявшихся родителей, хотя до этого и заступается за них перед Создателем… Они не имеют голоса – это так! Но Господь милостив! Это написал мой сын – мой первенец. Его, можно так сказать… Я его убила… Убивала ещё не родившегося… Но было чудо, и позже он сказал о себе…

– Вы хотите сказать… Извините, я не понял…

– Я говорю, что написанное здесь принадлежит перу ребенка, совсем ребенка… Он написал это сразу после первого своего причастия в семь лет… за один день…

– Вот эту вот толстую тетрадь… в семь лет… за один день?!

– Именно… Но не это важно…

Я смотрел на тетрадь, на спокойно лежащие на ней натруженные руки пожилого человека, совершенно точно понимающего, что мной, не имеющим должной веры, да просто даже не думающим об этом, все эти слова не могут восприниматься серьезно, по крайней мере, с должным разумным подходом.

Глаза ее отражали полыхающее сейчас где-то совсем глубоко, в ее индивидуальной духовной бесконечности, пламя жажды искупления того, о чем она сейчас только сказала. Тяжело переживаемая трагедия, случившаяся четыре десятилетия назад, сегодня не давала ей покоя! Именно это, как и желание, совершенно понимаемое даже не верующим человеком, толкало меня внимать каждому слову. В самом деле, не может же разумный человек нести чушь, подобную этой… Значит, это нечто серьезное, просто такое, что никто, в том числе и она, не в состоянии объяснить обычными словами.

«В семь лет ребенок уже может писать. Но ведь столько и взрослому, конечно, тяжело за день осилить, но-о-о… Нет! Нет совершенно ни одной причины сомневаться в ее словах о том, что мой учитель Лазарь Макарович, перед которым я преклоняюсь, смог совершить подобное… Хотя почему он ни разу об этом не обмолвился?! А с другой стороны, скажи он это, что бы я подумал, или чем это могло бы быть полезно без прочтения этой тетрадки? В конце концов, ведь это именно он просил, устроил происходящее сегодня. Значит, существуют какие-то договоренности, и все такое…» – думая об этом, я спохватился: не хочу, внутренне не желаю опровергать рассказ матери Кружилина. И прежде всего потому, что делает она это, да и начал он сам, как теперь понятно, ради спасения моего же ребенка: «Как это странно! Впрочем, странно для нас, людей ни разу не бывавших в церкви, и как, наверное, обычен такой порыв для воцерковленных!»

Я не чувствовал настойчивости и навязчивости, не было привкуса так пугающего многих фанатизма, лишь желание помочь, спасти и не допустить до случившегося с ней так давно. Она и не настаивала, мне даже показалось, что говорит Мать прежде всего для своих детей, слушающих её будто в последний раз перед смертью, и лишь частично для меня.

Пламя не успокаивалось, губы ее пересохли. Наверняка в эти минуты шестидесятиоднолетняя женщина думала только о возможности спасти и нашего ребенка, и нас. Думала, надеялась, молилась про себя, зная, что многое зависит от того, как преподнести необходимость и важность этого. Многие ведь, держа уже в руках «чашу Грааля», искушаются сиюминутными удовольствиями и гибнут буквально в моменте от спасения, все равно что уже в бессилии утопая, отшвыривая от себя спасательный круг на расстояние, которое преодолеть уже не в состоянии. А ведь причиной тому был лишь померещившийся мираж – как часто «ничто» отвлекает от «всего»!