Владимир Фомичев - Записки старой легавой

– Плохо. Ну да ладно – будем ждать. Может, какой пьяненький колбасу обронит или так угостит.

– Запросто. Они как выпьют – добреют и поболтать тянет. А кому душу-то излить?

– Жене?

– Ну, ты, Люська, и ляпнешь! Кто ж супруге сокровенное откроет? Про соседку, про тещу… Не-е, Люська, здесь нужен посторонний, но терпеливый собеседник. Желательно немой и с больной печенью. Лучше чужой собаки и не придумаешь. Сядешь напротив бедолаги, посмотришь в его слезливые глаза с пониманием, с участием, и – колбаса гарантированно твоя.

– Клево! А мой, подруга, непьющий…

– Да знаю я. Беда. Но родителей, Люсьен, как и спонсоров, не выбирают.

– А какая, Люсьен, нынче ситуация на рынке труда?

– Наиболее востребованы собаки аппортирующие и охранники.

– А что легавые уже никому не нужны?

– Толку-то от вас, уж ты не обессудь. Первые полдня ищите, а вторые – с подранком в салки гоняете. Убыток один.

– Так мы не для материальных благ, а для забавы. Не все в рот тащить, есть пища и духовная…

– Вот ты ее у бабули на ужин и закажи… Гостей только не приглашай, не надо…

– А ты какие, Люся, стихи любишь?

– Кулинарные.

– Например?

– Съела муха все варенье…

– Гадить ей до воскресенья.

– Зато сытая. А вам, мадам, какие вирши на ум приходят под шум дождя?

– Я помню чудное мгновенье…

– Явилась баночка варенья, – и Люська так вкусно облизнулась, что легавая сглотнула.

– Выходит, Люси, о чем бы мы ни рассуждали, все к еде возвращаемся. М-да, материя первична. А жаль…

За оставшееся дежурство никто более-менее достойный не нарисовался.

Лишь под занавес уходящего дня подруги обратили внимание на одинокого прохожего.

– Наш клиент.

Сутулый мужчина, загребая ногами, брел в сторону заката. За плечами армейский рюкзачок, а в нем многообещающе позвякивало.

Люська пролезла под забором и улеглась посреди дороги, тихонько подвывая.

– Грустишь? – прохожий огладил псинку. – Красивая.

Через минуту другую они сидели под старой черемухой, и мужчина неловко доставал содержимое.

На свет появилась початая бутылка и надкушенный ломоть «черняшки».

– Чем богаты, – он запрокинул голову, а хлеб отдал собачке.

Люська покосилась на рюкзак – в нем явно было что-то еще.

– Это Мандельштам. Послушай.

Солнечный диск исчез в бездонной копилке времени.

Друзья, ведь они были уже друзьями, не заметили, как к ним присоединилась легавая.

– Привет, подруги! Я тут оставлял рукопись на редактуру. Вот зашел узнать, как продвигается дело, – Шарик, не спрашиваясь, просочился в калитку, сел в хозяйский шезлонг и закинул ногу на ногу.

От такой наглости спаниель Люська подавилась вишневой косточкой и принялась судорожно глотать вечерний воздух.

Удар мощной лапы промеж лопаток вернул ее к жизни.

– Мерси, – выдохнула Люська сквозь слезы, – этот урод доведет таки меня до кондрашки.

– Право, Люсьен, выбирай выражения, – укорила легавая спасительница. – Гость, все же…

– Вижу, что не Санта Клаус, – Люська с трудом отдышалась. – Щас я ему откорректирую рукопись. Эй ты, Дюма-отец, видел когда-нибудь литер ЗЮ? Нет? Через пять минут можешь посмотреться в зеркало!

Небрежно повязанный бант на шее борзописца сник, словно колокольчик в жару, с лица исчезло выражение снисходительного пофигизма, Шарик привстал и попятился к выходу.

– Если еще не успели, так мы не в претензиях. Можем и в другой раз зайти.

– Отчего же в другой, хорошо и в этот, – спаниель, покачивая бедрами, приближалась к незадачливому прозаику. Ее мягкая походка и улыбка во все лицо могли обмануть кого угодно, только не дворнягу. Ему вдруг ужасно захотелось бежать, куда глаза глядят, сломя голову, как в детстве от приближающейся грозы. Но ноги его не слушались – они стали ватными. Лапы приклеились к влажному чернозему, словно муха к свежему повидлу. Бедолага пытался было отвести глаза от пронзительного взора волоокой охотницы, но тщетно!

Если бы не решительное вмешательство сердобольной легавой, участь начинающего литератора могла оставить незаживающую рану в чувствительных душах пьющих дачников.

– Полноте, Люси, не уподобляйся оголтелым критикам. Вспомни: «Души прекрасные порывы…»

– Во-во. Именно это я и вспомнила, – передние лапы спаниельки методично сжимались и разжимались, будто она одновременно качали обе кистевыми экспандерами. – Страсть как люблю дебютантов.

В этот критический момент раздался оглушительный хлопок заведенного, наконец, старенького «Запорожца», и подруги обернулись в сторону истеричного фальцета. Привычка охотниц реагировать на выстрел сохранила молодой талант для благодарных потомков. Шарик очнулся и опрометью выбежал на улицу.