Владимир Фомичев - Записки старой легавой

– Иными словами, дать в лапу.

– Ааа. Это мы разумеем, – успокоился кобель.

Выражения: дать в морду, дать дуба, дать стрекача были ему хорошо знакомы.

– Благодарствуем, – пролебезил на ходу Шарик.

Ноги уже несли его в сторону запыленного райцентра.

Не прошло и часа, как он переминался с лапы на лапу у ворот небольшой кондитерской фабрики.

Охранял объект лохматый метис кавказской овчарки с чем-то неопределенным.

– Тебе чего? – прорычал одуревший от жары и блох сторож.

– Мне бы к складу готовой продукции

– На сладкое потянуло? – ехидно спросил бастард, – а пропуск у тебя есть?

– Имеется, – Шарик многозначительно протянул захваченную с собой костомаху.

– Молодец! Догадливый. А то у меня от сладкого кариес развился. Приятно иметь дело с такими партнерами. Проходи. Только не мешкай. С минуту на минуту Сам нагрянуть может. Ревизия на носу. Дело нешуточное… Не маленький, понимать должен.

– Да я мухой.

Через пару минут юный предприниматель уже тащил в сторону чертополоха увесистую сумку.

– Коррупция – вещь полезная, – рассуждал довольный пес, закапывая добычу поглубже.

Последующие за памятным событием дни пес посвятил шумным деревенским шествиям: и «За инновации», и «За стабильность», и «За выборы», и «За перевыборы», и «За сохранение лесных угодий», и «За увеличение лесозаготовок».

Он не особо вдавался в смысл требований, но исправно получал свою пайку ливера и оставался премного доволен проснувшимся общественным сознанием.

– Кто сказал, что плохо жить в эпоху перемен? – облизывался новоиспеченный ситуайен. – Коли с умом подойти, можно неплохо трудоустроиться.

Однако митинги вскоре закончились. Видимо, сказался извечный дефицит колбасы. Стая дворняг загрустила и вернулась к набегам на опостылевшие помойки.

Домовитый Шарик решил распечатать свою заначку.

– Ничего, ничего. Если аккуратно расходовать, надолго хватит. Все лучше, чем с голодранцами за объедки воевать.

А вот и заветные заросли. Пес настороженно огляделся. Никого. Быстренько пару раз копнул. Показался краешек заветного пакета. Шарик потянул зубами и извлек содержимое на свет. Ба! На дне сиротливо отсвечивала дочиста обглоданная кость в компании нескольких слипшихся карамелек.

Обескураженная дворняга аж взвизгнула от возмущения.

– Что за жизнь собачья! Ничего оставить нельзя без присмотра. Воистину, край воров и жуликов! – и он бросился к знакомой легавой.

Мадам возлежала там же и в той же позе.

– Ну, что в этот раз, юноша, вас интересует?

– Меня «интересует», кто сожрал мои припасы, – начала возбужденная жертва вероломства. – Никто, кроме нас двоих, не знал, где я прикопал свой провиант.

– А я предупреждала: «Инфляция». Кстати, французы говорят: «Что знают двое, знает свинья», – увернулась от обвинений высокомерная легавая.

– Понял. Не дурак, – оскалился лишенец. – Встречу Пятачка, ужо начищу ему рыло! Бывай. И Шарик опрометью бросился к схрону, здраво рассудив, что остатки лучше, чем ничего.

Растерзанный пакет виновато подрагивал на ветру беспомощными лохмотьями. Точь-в-точь жертва маньяка-насильника.

– Да что же это твориться?! И пяти минут не прошло! – возопил от возмущения голодный пес.

– А это, Шарик, называется ДЕФОЛТ! Или – ДЫМ БОЛТ! Как тебе больше нравится, – прозвучал ехидный голос откуда-то сверху. – Крррасавчик…

Шарик медленно тащился по разбитой проселочной дороге. Живот подвело. От голода звенело в ушах. Вспомнился плакат в заброшенном сельском клубе. На нем бывший вожак двуногих с характерным прищуром вглядывался в самую душу посетителей и наказывал поднятым перстом: «Учиться, учиться и учиться!».

– Сукой буду, говядину тащит! Не меньше двух кило. Куда ему столько? Вон зад какой отрастил. Аж заносит. Розу ветров сбивает.

Дневной зной скрылся за мачтами уцелевших после пожара сосен. Порхающая мелочь оставила тенистые шхеры ради хлеба насущного.

Пара охотничьих сук лениво следила за жизнью по «ту» сторону забора. Иногда они оживлялись, заметив, к примеру, дачника с большой хозяйственной сумкой.

– Давай, ты зайдешь спереди и как рявкнешь! Он сумку-то и выронит.

– Ну…

– Что ну? Кто ж потом из пыли дорожной, описанной поколениями графоманов (и не только), куски подбирать станет?

– Этот, Люська, станет. Я его знаю. Все вокруг раз по сто жен повыгоняли-переженились, а энтот все с одной, все с одной. Подберет – не побрезгует.