Владимир Заманский - Записки старого киевлянина

В начале 2007 года читатели «Газеты по-киевски» увидели первые выпуски целого цикла статей под общей рубрикой «Записки старого киевлянина». Их автор Владимир Заманский действительно стар и действительно киевлянин - из тех жителей столицы, кто с несколько неоправданной гордостью называют себя «настоящими» киевлянами. На самом деле предмета для гордости здесь нет, поскольку родиться в том или ином знаменитом городе - не наша заслуга и вообще никакая не заслуга, ибо это событие от нас абсолютно не зависело.Другое дело, что Киев и в самом деле знаменит и колоритен, равно как и его жители. Так что послушать рассказчика, который помнит очень многое из жизни этого города и этих горожан, всегда интересно.Предлагаемая вам книжка - это собранные воедино заметки Владимира Заманского, регулярно публиковавшиеся в столичной газете более года. Их можно читать подряд, можно выборочно. Вы увидите старый Киев - довоенный и послевоенный. Вы услышите неповторимую киевскую речь (столь же неповторимую, как речь одесситов или полтавчан, но все же иную). Вы вспомните свою молодость, если вы уже постарели, а если вы молоды, вам, наверно будет любопытно услышать от дедушки или бабушки, что вот, мол, и с нами происходило нечто подобное, и мы в школе играли в «доп-доп», и тоже рассказывали вот эти самые анекдоты, и с нами случались такие же истории…«Заметки старого киевлянина» публикуются без значительных изменений по сравнению с тем, что публиковалось в «Газете по-киевски». Но кое-что существенное автор все же добавил.

Хорошо помню, как воскресным утром 22 июня родители ловили по радиоприемнику какие-то новые сведения помимо тех, что уже были переданы. В динамике раздался дикий рев. Мама сказала, что это был Гитлер. Много лет спустя я узнал, что ни Гитлер, ни Сталин 22 июня не вышли в эфир. Но рев был, помню.

Вскоре пришло распоряжение радиоприемники сдать, и у нас еще долго валялась справочка о том, что приемник сдан. Считалось, что после войны его возвратят. Ничего не возвратили, да никто ничего и не требовал.

На Воздухофлотском проспекте, где военная академия, был призывной пункт. Там мы прощались с отцом. Я просил папу привезти мне с войны красную звездочку и никак не мог понять, почему мама плачет. Война! Это же так интересно.

Потом была эвакуация. Когда мать куда-либо уезжала, она непременно забывала пояса от платьев. На этот раз она первыми положила в чемодан пояса. Но платья забыла. На вокзалах мимо нас проносились «литерные» поезда, их пропускали вне очереди. Один такой поезд все же довольно долго стоял рядом с нашим на соседней колее. Когда оба состава тронулись и медленно поползли в разные стороны, женщина из нашего вагона увидела в проплывавшем мимо окне своего мужа. Она стала истерически кричать: «город Фрунзе, главпочтамт, до востребования!»

Поезда давно разъехались, а она билась в слезах и все кричала: «город Фрунзе, главпочтамт…»

До Фрунзе мы жили в Вольске на Волге. Попали туда случайно. На вокзале Вольска предполагалась долгая стоянка, и мой дед решил сходить на разведку. Вернувшись, велел высаживаться: нашел работу и квартиру. Фамилию его директора я почему-то запомнил: Калиганов. Он рассказывал: «Ко мне ходили эвакуированные один за другим, но как только вошел Лев Яковлевич, я по походке понял - это тот!».

Калиганов ходил к нам в гости с какими-то гигантами, которые пили водку гранеными стаканами, как воду. Не помню, чтобы кто-то из них был пьян, но помню, как после очередного стакана Калиганов сказал приятелю: «Спорим на сто рублей, что я срежу тебе все пуговицы и пришью за пять минут!» Через пять минут все пуговицы были спороты.

«Ну что? - торжествововал приятель. Проиграл?» - «Бери свою сотню, - ответил Калиганов. - За удовольствие увидеть тебя без пуговиц на штанах и сотни не жалко!»

Сквозь щелястые стены нашего жилья было видно, как «издалека долго течет река Волга». Пока мы утепляли квартиру, пришлось спать одетыми, накрывшись всем, что было из одежды. Вестей от отца не было, и мы не знали, куда ему писать. Но однажды пришла телеграмма: «Жив, здоров, подробности письмом, целую, Яша».

Отец попал в окружение, долго выходил к своим. В каком-то селе отряд зашел в богатую хату, попросили хлеба. Хозяин ответил, что позовет немцев. Его застрелили. Где-то приняли бой, сожгли немецкий танк. Отец нашел свою часть в Харькове. Там зашел к родственникам, но они эвакуировались. Отец зачем-то заглянул в почтовый ящик. Там лежало письмо от мамы с обратным адресом.