Владимир Заманский - Записки старого киевлянина

Коронку заменили, бабушка немедленно выздоровела и долго рассказывала соседкам во дворе, какая умница эта доктор Мекк.

Имя еще одного гениального врача старые киевляне хорошо помнят: Давид Лазаревич Сигалов, педиатр. Его визит стоил довольно дорого, но я заболел чем-то серьезным - то ли корью, то ли скарлатиной, и пришлось приглашать знаменитость.

Он пришел вечером, я обратил внимание на его весьма скромное серое пальтецо и через много лет понял, почему оно было такое скромное.

- Ложку мне, - сказал доктор отрывисто. И бабушка ринулась к нему с ложкой.

- Вы как мне ее даете? - возмутился Сигалов. - Я не супом собираюсь его кормить.

Оказывается, ложку нельзя было держать за ручку. Ручка предназначалась для вложения больному в рот на предмет рассматривания горла.

Мгновенно возникла новая ложка, и, обмирая от ужаса, я раскрыл рот. Потом мне много раз в жизни приходилось вздрагивать от прикосновений холодного стетоскопа, выстукивания и прощупывания, но больше никогда я не слышал столь четкого, подробного и точного рассказа врача о том, что со мною случится завтра, послезавтра и на протяжении ближайших десяти дней, а также о том, что в эти дни надо будет со мною делать.

И все эти дни наша семья не переставала изумляться поставленному диагнозу и тому, как удачно проходило лечение.

Уходя, доктор сделал вид, что не заметил как мама вложила ему в руку гонорар, но тут бабушка, трепеща и волнуясь, задала непредусмотренный вопрос:

- Доктор, скажите, что делать, что он так плохо кушает?

- Какой вздор! - ответил доктор. - Не хочет есть, и не кормите. Сам попросит. Давайте ему простую пищу. Например, кислую капусту. Ты любишь кислую капусту? - обратился он ко мне, и я, опять умирая от страха, сказал на всякий случай «Да».

Это была ложь. Кислую капусту я ненавижу.

Прошло очень много лет. Однажды известный киевский искусствовед профессор Дмитрий Горбачев взял меня в гости к известному коллекционеру картин Давиду Сигалову. Это был тот самый доктор, но на сей раз вовсе не строгий. Он со смехом выслушал рассказ, который только что прочитали вы, потом поговорил с профессором на профессорском языке об украинском авангарде и «Мире искусства», и я понял, почему доктор Сигалов носил такое убогое пальтишко и куда шли его гонорары. Второго такого собрания живописи в Киеве, говорят, не было.

После смерти Давида Лазаревича его коллекция, по его воле, перешла в Киевский музей русского искусства

Часто приходится слышать, что, мол, в годы войны люди были добрее, отзывчивее, делились последним. Это не совсем так. Война измотала и измучила всех, и я много раз видел, как в длиннейшую очередь не пускали ребенка, отлучившегося на минутку. «Но я же вот за этим дядей!» - плакал ребенок. Тетка, стоявшая за ним, отвечала, глядя в сторону: «Ничего не знаю. Нечего туда-сюда бегать».

Сегодня я понимаю эту женщину. Хлеб, за которым она стояла, мог в любой момент кончиться, а дома ждали голодные дети.

Мы, мальчишки, старались не ходить мимо госпиталей - боялись раненых. Они могли угостить яблочком, но вполне могли и огреть костылем. Сегодня я тоже понимаю, что значило для молодого и крепкого парня на всю жизнь остаться калекой. Тут весь мир возненавидишь.

В коммунальных квартирах то и дело вспыхивали скандалы между соседями из-за ерунды. «Я три дня была в селе! Почему я должна платить за свет столько же, сколько она?» Речь шла о пятнадцати копейках, но люди были настолько издерганы, что нервы то и дело сдавали.

И все же сделать людей зверьми не могла даже война.

Сейчас уже все забыли такое словосочетание: «Закон от 5 августа». А тогда оно было у всех на устах. Согласно этому закону, фронтовики и их семьи имели преимущественные права на жилплощадь, которую занимали до войны.

Мы вернулись в Киев вскоре после освобождения. Но наши две комнаты в коммуналке уже заняли старики-родители капитана дальнего плавания Жоржа Калиновского. Жорж был чудо как хорош в своем черном мундире. На моего отца-летчика тоже оглядывались женщины, что вызывало у мамы когда гордость, когда ревность.

Вернувшись домой, и ожидая, когда подействует закон от 5 августа, мы поселились у соседки тети Аси в ее комнате, где она жила с сыном. Комнату пришлось разделить ширмой.

Приехав с фронта «на побывку», отец взял наше барахло и самое главное - кровать и понес в наше довоенное жилье. Но тут на его пути встал Жорж. Два офицера, звеня орденами, стали толкаться у дверей. Один пытался запихнуть кровать в комнату, второй пытался эту кровать выпихнуть.