Элена Томсетт: Проклятье рода Ротенбургов. Книга 3. Эхо чужой любви

Фотограф Элена Томсетт

© Элена Томсетт, 2017

© Элена Томсетт, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4483-6304-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я помню Зигмунта Литинского со времени моего первого визита в Баку. Мне было тогда полтора года, ему – почти семь. Пока его мама и моя бабушка, остановившись на улице, обменивались долгими бакинскими приветствиями, он успел прокатить меня по двору на велосипеде. С этого времени он стал моим лучшим другом. Когда мне исполнилось 15 лет, я твердо решила, что он будет моим мужем.

Зигмунт Литинский и его сестра Кристина были нашими соседями по дому в Баку. Вообще-то они, так же как и я, не были аборигенами этого чудесного города. Я приезжала сюда, в основном, на лето из волжского города Саратова, а Зигмунт и Кристина Литинские вместе с матерью – из Риги. У меня в сером облинявшем четырехэтажном особняке на Монтина жила бабушка, занесенная сюда голодом 30-х годов с Украины, а у них – какая-то дальняя родственница, которая приходилась родственницей и нам. Пани Изольда, мать Зигмунта, относилась ко мне с каким-то смешанным чувством сожаления. Я одна из всех русских девочек была вхожа в их дом. Мне все в нем безумно нравилось: педантичная аккуратность хозяев, чистота сверкающих полов и окон, крахмальные скатерти и даже то, что пани Изольда, немка по происхождению, через день говорила со своими детьми, и со мной, соответственно, по-немецки, для того, чтобы они знали и помнили язык своих предков. Кристина Литинская была на два года старше меня. Эта девочка с бледным восковым личиком, водянисто-голубыми глазами и светло-русыми волосами, подстриженными по плечи, всегда чем-то напоминала мне куклу из магазина игрушек на станции «28 апреля». Она была такая чистенькая, такая воспитанная и манерная уже лет с шести, когда я и познакомилась с нею. В ней не было ничего особенного ни в детстве, ни в юности, но она мнила себя королевой. Потом, несколько позже, когда я из «гадкого утенка», толстой, но шустрой и веселой девчонки, превратилась в красивую стройную девушку, она уступила мне свое превосходство практически без боя. Уступила, потому что на меня обратил внимание ее безответная любовь – несравненный и обожаемый красавчик Эгис Ротенбург.

Ее родной брат, Зигмунт Литинский (их мама была немкой, а отец – поляком из хорошего рода), составлял полную противоположность своей анемичной сестре. Они были похожи, но похожи так, как небо и земля, лед и пламень, я даже затрудняюсь определить эту комбинацию поразительного сходства и различия их внешности и характеров. Зигмунт был красивым высоким стройным светловолосым мальчиком. Он был красивым всегда: и в пять, и в двадцать пять лет, в отличии от меня, которая в пять лет была куколкой с картинки, в пятнадцать – толстой уродливой девчонкой, а в семнадцать – снова куколкой, в которой, однако, в отличие от младенческого возраста, предпочитали видеть уже не «кукленочка», а потенциальную стерву.

Сколько я себя помню, мне всегда нравился Зигмунт, который был на пять лет старше меня. В детстве я из штанов вылезала от усердия, стараясь насобирать для него побольше маслин для сражения с соседним двором, была его тенью, его оруженосцем, слушалась его, как бога и не было на свете ничего, чтобы я отказалась сделать, если бы он меня попросил. Он был моим богом, моим кумиром, я скучала по нему долгими зимами в Саратове и с нетерпением ждала лета не только потому, что я поеду к морю, а главным образом оттого, что я встречу в Баку его, мою первую детскую любовь, высокого мальчика со светлыми волосами и обаятельной улыбкой. Не было человека, который бы его не любил. Его невозможно было не любить. Он был такой милый, такой приятный в обращении, такой искренний и такой красивый, что обо все эти качества вдрызг разбивалась всякая зависть и неприязнь. Я обожала его со всем пылом пятнадцатилетней девчонки, которая, по ее мнению, никогда в жизни не сможет отплатить ему за то, что он, такой красивый, умный и взрослый, не отказывается от общества такой некрасивой толстушки, как я.

Но время шло, и все изменилось.

Я осознала это, прилетев в Баку в очередной раз после окончания школы, когда мне было семнадцать лет. За зиму я сильно похудела, так сильно, что мне пришлось заново составлять свой гардероб. Я появилась во дворе бабулиного дома рано утром, сойдя с аэропортовского автобуса, в белых брюках и красной короткой майке без рукавов, с длинными, до пояса, светлыми волосами, распущенными по плечам и по спине, и произвела неизгладимое впечатление на пани Изольду, вышедшую из подъезда с сумкой в руках с явным намерением идти за хлебом.