Элена Томсетт - Проклятье рода Ротенбургов. Книга 3. Эхо чужой любви

Я со смехом повисла у него на шее, расцеловала его в обе щеки, так как еще не видела его по приезде в Баку этим летом, затем, выскользнув из его рук, подошла к Зигмунду.

– Как дела, малыш? – весело, по привычке, спросил он.

– Я скучала без тебя.

– Я тоже.

Радостно цапнув его за руку, я потащила его к морю, крикнув остальным:

– Крис, Ивар, Шалва, пошли купаться! Я еще ни разу в этом году не купалась в море!

Пока все расчухивались, мы с Зигмунтом быстро стянули легкие летние брюки, майки и, побросав их на песок, как дети, схватившись за руки побежали в воду. Нас быстро догнал Шалва, тоже уже в одних плавках, подхватил меня за вторую руку, я взвизгнула и повисла на их руках, и они со смехом потащили меня дальше в воду, осыпаемые тучей брызг от моего барахтанья. Вскоре вода уже буквально кипела от резвившихся в ней великовозрасных лбов.

Чуть попозже я вылезла на берег, чтобы хоть немного обсушиться перед походом к домику Глебовой тети и суметь натянуть брюки, а не плюхать по жаре в одном мокром купальнике и сгореть до костей в первый же день. Я выжала свои длинные светлые волосы и, овеваемые легким морским бризом, они обещали высохнуть мгновенно.

Вслед за мной на берег вылез Эгис Ротенбург, умудрившийся почти не замочить свою шикарную темно-русую шевелюру. Пока он отряхивался от воды, как мокрый пес, и вытирался, я снова, посмотрев на него, машинально отметила, как он хорошо сложен: высокий, длинноногий, с широкими плечами и узким поясом, на его теле не было ни капли лишнего жира или слишком уж выпиравших узлов мускулов, уродующих культуристов. Пожалуй, кожа его была слишком бледной и нежной для юга, но жара и море быстро придадут его телу шоколадный оттенок и выцветят его шевелюру. Сама я к концу лета обычно превращалась в негатив – загорала почти до черноты, а волосы от морской воды и солнца выцветали добела.

– Ты так быстро вылезла из воды, Лорелея, – насмешливо сказал Эгис, бросая полотенце прямо на песок и обращаясь ко мне. – На тебя не похоже.

– А ты-то что вылез? – не осталась в долгу я. – Девочки еще плещутся. Помнится, ты всегда сидел в воде до тех пор, пока можно было потискать хоть последнюю из оставшихся!

– К чему такой цинизм, дорогая! – в тон мне отвечал он тут же. – С прошлым покончено навсегда. Я нашел ту женщину, которая отныне заменит мне всех остальных. Кроме нее, мне никто больше не нужен.

– Какая патетика! – закричал подбежавший Шалва, набрасываясь на полотенце и растирая себя так, что брызги летели во все стороны от его смуглого, продубленного морем и солнцем тела. – Он что, признается тебе в любви, генацвале?

Я кивнула.

– Скажи ему, что он опоздал! – стукнул себя кулаком в грудь Шалва. – Ты – моя, моя несравненная птичка, мое маленькое дитя, моя драгоценная жемчужина, царевна из царевен, красавица из красавиц!

– Остановись! – я шлепнула его по спине мокрым полотенцем.

– Ах, какая невежливая дэвушка! – тут же запричитал он. – И подумать только, я сам учил ее истории, и что получил взамен, а? Никаких тебе больше сказок, генацвале!

– Пощади! – я рухнула на колени на песок, благо мой купальник уже высох. – Лучше убей, жестокий, только не лишай меня их!

– Встань, женщина! – с холодным достоинством сказал он, протягивая мне руку, чтобы помочь подняться. – Я прощаю тебя! Но всегда помни о моем великодушии!

Я зацепилась за его руку и изо всех сил дернула его на себя. Он кубарем свалился рядом со мной на песок, весь перепачкался, я тут же с визгом отпрыгнула от него подальше, он скорчил страшное лицо, словно собираясь догнать и проучить меня, но потом передумал и с ворчанием побежал вновь в воду, чтобы отмыться.

– Как я посмотрю, вы тут веселитесь вовсю, – заметил Эгис, вновь очутившись рядом со мной.

– Он очень милый, правда? – помахав рукой улыбавшемуся мне из воды Шалве, сказала я вместо ответа.

– Ты еще совсем девчонка.

В его голосе прозвучала какая-то затаенная нежность.

Я хотела ответить ему как-нибудь понаглее, но слишком долго соображала, что именно – он отошел в сторону, а Зигунд и Шалва уже выгоняли всех из воды, чтобы успеть засветло добраться до пляжного домика на Северном Грэсе.

Всю дорогу я прошагала между Шалвой и Зигмунтом. И тот, и другой были очень внимательны ко мне. А я спиной ощущала на себе внимательный изучающий взгляд Эгиса Ротенбурга.

За последующие десять дней на Северном Грэсе он не давал мне проходу. Везде, где бы я ни появлялась, он оказывался рядом со мной – красивый, гибкий, загорелый, с неизменной улыбкой на губах.