Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика

– Потеряли ключик! – улыбнулась дама, показывая два кривых передних зуба, наезжающих друг на друга и по привычке прикрывая губой отсутствующие рядом зубы. (Андрей Алексеич очень живо изобразил нам эту даму, и даже Ийка тихо засмеялась, опять сильно покраснев.) – А защелкнулась крышка, пока везли… – взялась она объяснять. – Пришлось открывать отмычк… ну, то есть, подобрали другой ключик, специально к вашему приходу. Очень спешили, поэтому вот… покарябали чуток…

Андрей Алексеич взял да и захлопнул крышечку. И не успела дама ахнуть, как достал тот самый ключик, который я нашла на полу в своей прихожей. Легко вставив ключик в замочек, он ловко повернул его несколько раз, заперев клавиатуру и снова ее отперев. Оторопевшей дамочке он предъявил свое удостоверение и предложил самой во всем сознаться, пока ей не вменили в вину еще и украденные в девяносто четвертом году из Большого театра флейту и позолоченные колокольчики. Дама для проформы поплакала, но тут же во всем созналась, здраво рассудив, что без колокольчиков ей будет проще, поскольку их она в глаза не видела и отдать не сможет. Косой, то есть тот самый косоглазый дядька, который сразу вызвал у меня подозрения, оказался двоюродным братом дамы. Его в тот же вечер задержали и с большим удовольствием обвинили в краже всех музыкальных инструментов в Москве за последний месяц. Про меня лично Косой сказал, что у таких дур надо выносить все, за что Андрей Алексеич, как я поняла, его очень невзлюбил.

– А вы не знали, что ключик от пианино? – спросил меня с любопытством Кротов.

– Нет, конечно, я никогда его не видела.

– Замочек там не простой, хитрый…

– А я вообще почему-то думала, что это папа Владика от какого-то своего сейфа потерял…

– Хорошо, что отдали не ему, а мне! – засмеялся Кротов. – Так часто и бывает. По, казалось бы, случайной ниточке все распутывается.

– А ключик где-то, значит, лежал в пианино и упал, когда они его несли, так, что ли?

– Там специальный ящичек с кнопкой, – вдруг сказала Ийка и посмотрела на Кротова. – Под верхней крышкой, слева. Я в детстве доставала ключик, запирала пианино и опять отпирала…

Я с удивлением взглянула на нее.

– Правда? А я и не знала ничего…

Ийка только вздохнула и взяла меня под руку, ни слова больше не произнеся. Кротов несколько секунд глядел на нас, а потом вдруг сказал:

– «Черепашонок спал в песке, и устрицы вздыхали, И солнце озирало мир без гнева и печали» [11]. Кажется, так…

– Это вы написали? – тихо спросила Ийка.

– Увы! – засмеялся Кротов. – Один замечательный ирландский поэт. А я лишь прочитал и запомнил.

Он был прав, тонкий милиционер Кротов, читающий в свободное время книжки, – как всегда, чувствуя рядом тепло своего черепашонка, я ощущала себя абсолютно самодостаточной и вполне счастливой. Я стала думать, как трудно бы мне сейчас пришлось, если бы Кротов вдруг предложил: «А пересядь-ка ты ко мне, Саша! Поближе…» И пока я спрашивала себя, пересела ли бы я, он продолжил рассказ про свои подвиги и победы.

С Хисейкиными дело обстояло следующим образом (опять же – если верить бравому и, похоже, честному, но очень уж неправдоподобному человеку Кротову). Андрей Алексеич для начала съездил в отделение, где находилась Ийка. Воспользовавшись своим служебным положением и знакомствами, посмотрел материалы дела. Кое-что сразу показалось ему странным. Например, то, что «видеоматериалы» (то есть запись, которую зачем-то вели Хисейкины у себя дома) оказались приобщены к делу в виде копии, причем копия была сделана лишь с одного эпизода – как Ийка берет кольцо и с ним вроде как уходит из комнаты. Но ведь она могла действительно походить, походить и вернуться, положить украшение на место.

Следователь, ведущий дело, объяснил Кротову, что он видел подлинный видеоматериал, и что на нем было то же самое. Кротов договорился со следователем, чтобы Хисейкин опять дал подлинную запись, и посмотрел ее сам. И обнаружил: после того, как Ийка брала кольцо и выходила с ним из комнаты, в съемках был перерыв – по всей видимости, отключалось электричество – поскольку регистратор снимает и снимает, ему все равно, день или ночь, ходит кто-то по квартире или все уехали на дачу… Либо снятое было просто стерто. В следующем снятом эпизоде камера фиксировала лишь спокойную и накрашенную как для телешоу Марину, перебирающую свои драгоценности. Вот она примеряет сережки, улыбаясь сама себе, вот что-то ищет и не может найти, хмурится, преувеличенно нервно ищет, наконец, вытряхивает все из большой шкатулки, раскладывает на столе и чего-то не находит. В панике открывает-закрывает ящики трельяжа, смотрит под туалетным столиком…