Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика

Так, вот я и дома. Я вставила ключ в замочную скважину и тут же поняла, что на верхний замок, по крайней мере, я дверь не заперла. Понятно. Идиотка. Уезжала на десять дней и даже дверь как следует не закрыла. Слушала в наушниках английский язык! «Откуда вы приехали? – Я приехала из России. – А там все такие идиоты, как вы? – Нет, только некоторые…»

Нижний замок, слава богу, я закрыла, но только на один оборот. Да, рассеянная я стала этой весной. С моей профессией подобное совсем недопустимо. Я открыла, наконец, дверь. И сразу увидела, что на кухне я забыта погасить свет. За закрытой дверью горел свет. Ну, надо же! Что же это я так, просто голову потеряла, уезжая! Дверь аккуратно прикрыла, а свет оставила.

Я поставила чемодан и даже не увидела, а почувствовала. Я боялась распрямиться, чтобы не увидеть, что ошиблась. Я чувствовала – по запаху, еще по чему-то неуловимому – Ийка дома… О господи… Мне ведь это не кажется?

Я открыла рот, чтобы позвать ее, да так и осталась с открытым ртом. Включила свет в прихожей, чтобы убедиться. Да, точно. В углу у обувного шкафчика стояли светлые Ийкины мокасины с голубыми веревочками, один ботиночек испачкан чем-то рыжим сбоку…

И рядом… чьи-то мужские ботинки. Чистые, светло-коричневые, с аккуратными округлыми носами и тонкими элегантными шнурочками. Я смотрела и смотрела на эти шнурочки, слушая тишину в доме. И… что все это значит? Ийка с кем-то пришла домой… С молодым человеком… Вот и куртка висит мужская, ветровка… И Иечкино короткое пальтишко… Как же мне быть? А если она с ним… Да нет! Не может быть! Но лучше, конечно, выйти обратно и позвонить, чтобы не спугнуть ее, а то получится, что я застала ее врасплох…

Плохо соображая, что мне делать, я снова влезла в свои туфли и, подхватив чемодан, открыта входную дверь. В этот момент дверь с кухни распахнулась. И тот, с кем я решила не общаться, чтобы не причинять себе липших страданий, кому я решилась все рассказать об Ийке, кто не захотел (или не смог?) со мной говорить вчера вечером, вышел из моей кухни, сворачивая на ходу газету.

– Здравствуй, Саша, – сказал Кротов, потянулся и даже зевнул. – Извини, не спал почти всю ночь.

– А где Ийка? – спросила я, видя, что кухня пуста, а на столе стоит одна большая чашка, из которой, видимо, Кротов пил кофе. В кухне приятно, по-домашнему пахло кофе.

– Спит, – он кивнул на прикрытую дверь во вторую комнату.

Я быстро скинула туфли и пошла к ней. И остановилась. Посреди большой комнаты боком стояло наше австрийское пианино.

– Извини, не успел придвинуть к стенке, – объяснил Кротов, входя за мной. – Ийка сразу легла спать, боялся ее разбудить.

– Это наше пианино? – глупо спросила я, остановившись у инструмента.

– Да, это ваше пианино, – улыбнулся Кротов и взял меня за руки, разумеется, за запястья, так, чтобы сразу почувствовать, как забилась у меня кровь под его руками.

– Я…

Я смотрела в его лицо и чувствовала, что у меня кружится голова, но вовсе не оттого, что он рядом, а оттого, что меня раздирают противоположные чувства, и они сменяются слишком быстро, чтобы успевать с ними справляться. Я аккуратно освободила руки и кивнула в сторону маленькой комнаты:

– Пойду посмотрю на нее.

– Конечно. – Он по-братски взял меня за плечо и, не спрашивая, надо ли мне это, пошел вместе со мной.

В нашей маленькой комнате, которую я вынужденно освободила для Гриши, спала, свернувшись клубочком и положив руки под щечку, Ийка. Она спала без подушки, просто положив голову на низкий диванный валик, но была заботливо прикрыта пледом.

Ийка, моя Ийка, моя маленькая, беспомощная, глупая Ийка, моя нежная, глупая, не очень сильная, доверчивая девочка…

Я присела перед ней на полу. Закрытые, чуть припухшие веки ее подрагивали, я отчетливо рассмотрела темные синяки у нее под глазами, как будто она много плакала перед тем как уснуть или не спала несколько дней. Личико еще больше похудело, сильно обозначился подбородок, на котором я разглядела уже подсохшую ссадину. Я осторожно поцеловала ее в лобик, прикрыла повыше пледом и встала, оглянувшись на Кротова. Он смотрел на меня со спокойной и совершенно довольной улыбкой.

– Пойдем, – он поманил меня рукой. – Ей надо выспаться.

Ничего себе – это он говорит мне! Некоторое раздражение, поднявшееся у меня, относилось к тому, что мне сейчас как-то трудно было разделиться на маму и на женщину, которая когда-то, теперь уже очень давно, влюбилась в Кротова. Мне, наверно, надо было побыть одной… Но казалось, что Кротов уходить никуда не собирается. Мало того, он опять очень по-свойски приобнял меня за плечи и повел на кухню.