Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика

Я бежала бегом и никак не могла добежать. Дорога, как во сне, не становилась короче. Я никогда не думала, что так далеко живу от остановки, так далеко! Господи, но ведь надо еще перебежать палисадник… А здесь перекладывают тротуар! И все перегорожено! Ну надо же! Но я могу пройти под окнами… Нет, жильцы поставили себе заборчик, как на даче, и сверху обмотали его проволокой. И посадили уже рассаду. Кустики с сине-красными листьями у самой земли на секунду остановили мой взгляд, как какое-то страшное предзнаменование. Да нет же! Нет! Вот до дома осталось всего ничего…

На дороге передо мной стоял малыш лет двух с половиной. Совершенно один. Стоял и смотрел на меня, как я бегу навстречу ему. Смотрел доверчиво и внимательно, опустив ручки по швам. Я оглянулась в надежде увидеть его мать. И никого вокруг, вообще никого не увидела. Я остановилась. Так, опять приехали.

Поставив чемодан на землю, я присела перед малышом на корточки и спросила его:

– Где твоя мама?

Маленький человек подумал и ответил:

– Там.

Я быстро встала и опять оглянулась. Да нет же, поблизости не было ни мамы, ни кого-то, кто бы мог напоминать ее. Навстречу нам спешила с сумками отдувающаяся неопрятная тетка лет пятидесяти пяти, на детской площадке пили пиво подростки, поодаль ковырялся под капотом машины очень пожилой мужчина.

– А ты с кем гуляешь? – спросила я ребенка, снова присев. Теперь я разглядела, что малыш довольно чумазый, вокруг ротика засохли остатки еды, старенькую застиранную одежду срочно нужно хотя бы отряхнуть от грязи…

– С мамой, – ответил он и взял меня за шнурок ветровки.

– А где твоя мама? Давай пойдем к ней, а, малыш? Как тебя зовут?

– Па… вик… – произнес ребенок не сразу, полностью поглощенный блестящими шариками на веревочках моей куртки.

Я взяла Павлика на руки и, охнув – он показался мне после бега с чемоданом очень тяжелым, – решительно направилась к дедушке, ремонтирующему «копейку». Может, он видел маму мальчика, или знает хотя бы, в каком подъезде тот живет – в наших строгинских дворах, как в деревнях, за тридцать пять лет, пока обживался район, очень многие друг друга хорошо узнали, не раз ругались, дрались, мирились, тем более что район частями заселялся из окрестных деревень.

– Эй, тетя! Ты куда Павлика понесла? Поставь его на место! – услышала я звонкий окрик за спиной. Я обернулась вместе с чемоданом и Павликом.

Одна из девочек-подростков на площадке махала мне рукой с банкой пива, не сходя с места.

– Тебе говорю! Что смотришь, ворона? Поставь Павлика!

– Мама… – разулыбался Павлик и задергал ножками, пихая меня в живот. – Мама…

– Это твоя сестра?

– Мама… – в третий раз повторил Павлик и попытался выскользнуть у меня из рук.

Девочка тем временем подошла к нам и довольно ловко подхватила Павлика, шлепнув его мимоходом по затылку.

– Ты куда пошел, а? Балбес… Сказала – сиди рядом! Я что, должна за тобой бегать? А ты что решила? – решительно развернулась она ко мне. – Чужого ребенка прихватить? На органы, да? Все время говорят, что воруют детей на органы… Что смотришь? Беги давай, куда бежала!

– Ты его мама? – Я смотрела на девочку, едва ли она была старше моей Ийки. Даже несмотря на очень нетрезвое состояние, боевой раскрас строгинской уличной девчонки и сломанный передний зуб, «маме» нельзя было дать больше пятнадцати лет.

– Да, вот я его мать! А ты кто? Тебе чего надо? – Она, не отпуская Павлика с рук, слегка толкнула меня. – А ну давай иди, пока в лобешник не получила!

Мне показалось, что я узнала в девочке одну свою пациентку, не так давно, год или два назад, болевшую желтухой… Но возможно, я и ошиблась. В любом случае я была рада, что у мальчика нашлась мама, какая-никакая, и что мне можно продолжать путь. Хотя ноги меня никак домой не несли.

А дом мой уже был совсем рядом. Вот осталось пройти два подъезда, один… И я приду домой. И ничего плохого не узнаю. Ничего такого, что нельзя было бы изменить. Я уговаривала саму себя, чувствуя, как от тяжести чемодана, от неприятного инцидента с юной мамашей, может, еще от дороги и от резкой перемены климата у меня стучит в затылке и то и дело пролетает перед глазами зеленоватая пелена, густая и колючая… Ну, вот и мой подъезд. И дверь, удивительно, сразу открылась, не заел магнитный ключ… И никто у подъезда меня не поймал и не спросил, чем лечить простатит у мужа, кашель у детей и давление у бабушки… Вот и лифт наш работает, большая удача. Его двери тоже легко открылись, не заели на половине, и в нем сегодня не воняет ни табаком, ни чем похуже, да и на стенах, кажется, не появилось ни одной новой надписи, все свои, родные – про Андрюху-козла и Лизку из пятнадцатой квартиры. Стирай их не стирай, а кто-то обиженный все пишет и пишет послания худенькой девушке с четвертого этажа… «Лизка! – пишет этот кто-то, плохо учившийся в школе, но искренне переживающий вероломство Лизки. – Штош ты гатова унизеть себя за сто рублей!»