Сергей Минаев - Дyxless 21 века. Селфи

– Вы доллары принимаете? – спрашиваю, не особенно рассчитывая на положительный ответ.

– Не принимаем, – говорит менеджер.

– Жаль, – искренне говорю я. – В самом деле, есть хочется очень сильно… Может, сделаете исключение?

– Не сделаем, – грозно насупившись, отвечает он, залипает глазами на моей купюре – и после паузы, словно соблюдая одному ему ведомый ритуал, спрашивает: – Вы заказывать будете?

Я отрицательно мотаю головой.

– Тогда, может, вам лучше на улицу выйти? – предлагает он.

– Вы считаете? – скорее утвердительно замечаю я, разворачиваюсь и выдавливаю плечом стеклянную дверь.

В переходе под Новым Арбатом молодые люди с помятыми лицами поют под гитару Летова, а победивший «пластмассовый мир» проносится над их головами, бухая колесами джипов и улюлюкая сиренами лимузинов. Впрочем, не весь. Та его часть, которой пока не досталось мест в представительских авто, семенит по трубе перехода, цокая каблуками тысячедолларовых туфель, и смущенно отводит глаза от музыкантов.

Девушка со шляпой в руке пристает к прохожим с просьбами помочь материально. Когда я шагаю мимо, она замолкает.

Труба выплевывает меня к американскому посольству, и какое-то время я двигаюсь бесцельно вперед, потом направо, потом вниз, пока наконец не оказываюсь у моста. Вода в реке застывшая, обездвиженная, обдающая холодом даже на расстоянии. И никакого желания остановиться, закурить и долго смотреть на реку.

На набережной нескончаемый поток машин в обе стороны и ни одного человека на тротуарах. Даже привычных рыбаков, выуживающих из воды радиоактивных чудовищ, и тех нет.

С другой стороны, что может делать нормальный человек на набережной в пятницу, в конце рабочего дня? В это время все сидят в ресторанах, или возвращаются домой, или делают покупки в магазине, сверяясь по телефону с женой.

Да и я не особенно похож на человека, который станет разгуливать в подобном месте. Во всяком случае, раньше этого за мной не водилось.

Мы с Оксаной любили этот район Москвы. Сидели на шестидесятом этаже, в ресторане с панорамным видом, лениво потягивая белое вино, и нехотя разговаривали, рассматривая укутанный зыбким маревом город. Однажды мы справляли ее день рождения, и всем тогда было безумно весело то ли от вина, то ли от хорошей компании. Я пытаюсь вспомнить детали того вечера, но у меня не получается. Видимо, человеку не свойственно запоминать моменты, в которые он был счастлив.

Вместо этого вспоминается холодный балкон моей квартиры, на подоконнике которого пепельница, а в ней окурки со следами ее помады, хинкали, которыми я кормил ее с похмелья в Питере, огромная прореха на простыне в бельгийской гостинице. Какие-то незначительные вещи, ни о чем не говорящие детали, которые, видимо, и определяли нас.

Еще вспоминается другая осень, в которой мы идем по набережной, но от реки не веет холодом. Напротив, на улице слишком тепло для этого времени года. Воздух был пропитан солнцем, а весь город гулял в парках или катался на речных трамваях и, кажется, даже листья в тот год не хотели желтеть.

Остановившись у моста, мы долго смотрели на воду, и Оксана сказала что-то вроде «хочется, чтобы это продолжалось вечно». А я тогда ответил: вряд ли мы это заслужили.

Она засмеялась и продолжила свой лирический пассаж, но что конкретно говорила, я не помню. Скорее всего я был занят своими мыслями, или вставил в уши пуговицы наушников, или просто отвернулся. Я всегда был занят чем-то своим.

Мы слишком мало разговаривали. Даже в последний раз, когда у нас случились эти разборки, я в основном отмалчивался. Хотя наутро мне казалось, что мы сказали друг другу все и даже больше, сегодня я уверен в том, что мы не договорили.

Будь она жива, мы бы нашли объяснение тому, почему эта история произошла именно со мной. У нее всегда все было по полочкам. Одно логично цеплялось за другое, предопределяло третье и выливалось в четвертое. Как-то, обсуждая одно интеллектуальное кино, Оксана вскользь заметила: «Это история о том, как определенные обстоятельства предлагают человеку возможность измениться». Вероятно, что-то такое она бы сказала и на этот раз.

Но обстоятельства, душа моя, не сотрудники банка или страховой компании. Они ничего не предлагают человеку. Они лишь пробуют на прочность, потоком надвигаясь на тебя. Обтекают, если не находят пазух слабости. А найдя, забиваются в них и разрывают твою сущность на мелкие кусочки.

И вот я валяюсь здесь, на набережной, разбитый вдребезги, и тот кусок, в котором осталось больше цинизма, говорит, что мне не хватает тебя. А другой, в котором, кроме цинизма, ничего и не осталось, стонет, что на самом деле мне не хватает тех дней, когда ничего не произошло, когда мы что-то еще могли изменить.