Сергей Минаев - Дyxless 21 века. Селфи

Из главного действующего лица я быстренько превратился в обездушенный предмет, который, с одной стороны, грозит оставить пятно на репутации, с другой – может кратковременно нехило поднять рейтинги и тиражи.

Я был уверен, что эти милые люди еще через час такой увлекательной торговли подумают: не оставить ли все как есть? Давайте сюда этого вашего Малофеева, не так уж он и плох, в самом деле.

Возможно, кто-то робко и поинтересуется, что в таком случае делать со мной. И руководство канала предложит быстренько сбагрить меня в тюрьму. С наркотой в кармане и несчастным психиатром Львовичем в качестве сообщника – чтобы избежать «удара по репутации». Но в любом случае все это будет уже без меня. Для меня эта история закончилась.

«…принимая во внимание случившееся и реакцию наших телезрителей, руководство канала считает невозможным дальнейшее сотрудничество с Владимиром Богдановым в качестве ведущего социально-политических программ…»

– В общем, позор пьянице и дебоширу! – Макс откладывает газету на край стола, надевает темные очки и подставляет лицо последним солнечным лучам этой осени.

– А чего ты ждал? Признаний канала, что у них целый месяц эфир вел непонятно кто, а потом угодил в ментовку с наркотиками, и контракт с ним пришлось расторгнуть? Тогда выходит, что наркоман – не этот «непонятно кто», а глава канала. Или руководитель программы, или они оба.

– А что значит эта лицемерная концовка «в качестве ведущего социально-политических программ»? То есть вести другие программы они тебе могут доверить?

– Не знаю, про собачек, наверное, можно будет, или про ремонт в квартире.

– Выходит, они себе оставляют «щель в двери», чтобы, допустим, через год сделать тебе предложение вернуться?

– Не смогу, – улыбаюсь через силу. – Я больше никогда не смогу встать на этой площадке перед камерой.

– Почему? Что еще за игривая театральность у нас появилась?

– Хотя бы потому, что точно буду знать: один из тех, кто смотрит эфир, самый внимательный зритель – он .

– Напишешь об этом? – Он делает маленький глоток кофе. – Знаешь, говорят, плохой сон нужно кому-то рассказать, чтобы не сбылся. Расскажи его своим читателям.

– То есть делиться этим с психиатром – слишком интимно, а рассказать сотне тысяч читателей в самый раз? – Я через силу улыбаюсь.

Он пожимает плечами:

– Может быть, легче сделать вид, что все это было литературным вымыслом?

– Не знаю, – говорю, – сейчас… сейчас как-то трудно об этом думать. – Я подзываю рукой официанта. – Счет, пожалуйста.

– Я закрою, – останавливает меня Макс. – Чуть не забыл: знаешь, почему он тебе в камере про билет долдонил? Камю погиб в автокатастрофе, возвращаясь в Париж. После смерти среди его вещей был найден неиспользованный железнодорожный билет до Парижа. Твой псих стремился следовать ритуалу.

– Во всем этом чувствуется какая-то недосказанность, – хмыкаю в ответ, беру пальто и встаю из-за стола. – Увидимся!

– Не пропадай. – Макс машет в воздухе телефоном. – Если что, пароль все тот же: Марика.

Долго бесцельно брожу арбатскими переулками. Мысли в голове мечутся от Оксаны к двойнику и обратно. На Старом Арбате всюду пахнет едой. Вспоминаю, что практически ничего не ел за прошедшие двое суток. Через окна кафе видна витрина, в которой лежат груды произведений фастфуда. Захожу.

Официантка некоторое время пристально смотрит на меня, потом изрекает:

– У нас бизнес-ланч час назад закончился.

– Я похож на человека, который ходит на бизнес-ланч?

– Вообще-то нет, – с опаской отвечает она и отступает в угол, где стоит мужчина в костюме, видимо, менеджер заведения.

Некоторое время я смотрю на горки сандвичей с заветренной ветчиной, на буррито и блины с начинкой, выглядящие так, будто оболочка сделана из клеенки, а не из теста.

Краем глаза вижу, как официантка с менеджером с напряженными лицами шепчутся, поглядывая на меня. Пытаюсь понять, в чем, собственно, дело, что со мной не так.

На разделочных столах стоят микроволновые печки и кофейный аппарат, над ними висит постер «Кока-Колы» в стиле 1950-х годов, а чуть левее от него – металлизированный плакат с полустертой рекламой пива. В его зеркальной поверхности отражается сильно небритое изможденное лицо, половину которого занимают краснющие, обведенные чернильными кругами глаза наркомана. «Малофеев выглядел сильно лучше, – думаю я, – гораздо лучше, чем я в хорошие времена». В раздумье запускаю руки в карманы пальто, нащупываю единственную банкноту, которая по извлечении оказывается видавшей виды пятидолларовой купюрой. Рассеянно таращусь на нее.