Сергей Минаев - Москва, я не люблю тебя

В липком мареве ночного города, на крыше девятиэтажного дома в районе Павелецкой сидели два товарища. Хотя товарищами их назвать можно было только по несчастью. Скорее собутыльники. А по табелю о рангах московской социальной лестницы — бомжи.

Одному из них на вид было около пятидесяти. Это был довольно высокий мужик, обладатель копны темно-русых волос, глубоко посаженных зеленых глаз, перебитого в двух местах носа и вечно полуоткрытого рта, — что в сочетании с уважительным «Михалыч» делало его лицо пусть и недалеким, но добродушным. Последние полчаса он молча сидел, подогнув под себя ноги, и несколько напряженно вглядывался в темное небо.

Его приятель, сутулый маленький человечек, откликавшийся на «Игорек», с редкими пучками сизых волос, прокопченным лицом, покрытым сеткой морщин, и с озорными ребячьими глазами, вертел по сторонам головой, то расстегивая, то застегивая молнию на вылинявшем синем спортивном костюме. Будто пытаясь понять — жарко ему или холодно. Почему его звали «Игорек», никто не знал, ведь в давно потерянном паспорте значилось совсем другое — Феклистов Леонид Игоревич, 1948 года рождения. Вероятнее всего, эти данные он и сам давно забыл.

Изредка он заглядывал в лицо медитирующего Михалыча и, не находя в нем признаков жизни, прикладывался к мутной пластиковой бутылке с прозрачной жидкостью.

Зыркнув на Михалыча в очередной раз, Игорек допил остатки, швырнул бутылку вниз, проследил за ее полетом, достал сигарету и крякнул:

— Михалыч! — и подкрепил обращение хлопком по плечу. — Э, Михалыч, слышь?!

— Чего ты орешь-то? — нехотя отозвался Михалыч.

— А чё ты залип? Сидишь, уставился в одну точку. Я думал, ты…

— Что?

— Ну, не знаю что… умер, например.

— Лучше бы умер! — сплюнул прямо перед собой Михалыч. — Я на звезды смотрю… падающие.

— Нафига?

— Две звезды уже упало. Красиво. Дай сигарету, а?

— У меня две штуки осталось.

— Давай одну на двоих?

— Ну на! — Игорек нехотя достал из кармана мятую сигарету.

— Я говорю, — затянулся Михалыч, — звезды эти, которые упали. Красивые.

— Ну.

— Вообще-то все звезды падающие красивые.

— Ну.

— Чего ты заладил, «ну, ну», я тебе лошадь, что ли?

— А чего ты ко мне пристал со своими звездами? Я тебе чё, планетарий?

— Гы-гы-гы… пролетарий ты, а не планетарий.

— Какой же я пролетарий, дурак ты стоеросовый, гы-гы-гы! Пролетарии работают, а я на вокзале побираюсь.

— Ну, был пролетарием, наверное.

— Был, — тряхнул остатками волос Игорек.

— Помню, в детстве мать нас с братом на лето к бабке в деревню отправляла. Мы как завалимся в сено вечером. Тепло, трещат эти… как их? Светлячки, кажись. Лежим, в небо пялимся, падающие звезды считаем. Хлеб черный жуем. Лучок там, помидорчики…

— …Водочку, — услужливо подсказал Игорек.

— Какую еще водочку? — огрызнулся Михалыч, — я ж тебе говорю, в детстве!

— А… я не понял, — развел руками Игорек. — Говорят, на третью падающую звезду можно желание загадывать. У меня, правда, никогда не сбывалось.

— Ты, небось, только водку и загадывал, — осклабился Михалыч.

— Почему сразу водку? Велосипед там… или чтобы с девчонкой познакомиться… или…

— Вот я и жду. Пока чего-то не упала.

— И чего ты загадаешь? Все равно ведь не сбудется.

— Может, в этот раз сбудется. Ну, пожрать нормально на этой неделе. Чтобы Вартан со стройки опять взял цемент разгружать. И еще, — Михалыч утер нос рукавом, — чтобы ментам не попадаться, и этим, козлам… бичам вокзальным.

— Хе-хе, ну это уже три желания, а надо одно. Звезда, она ж не золотая рыбка, ебеныть!

— Тогда денег попрошу. Много! — Михалыч развел было руками, пытаясь показать объем наличных, но застыл. — Так, чтобы просто на улице найти и чтобы ничего за это не было.