Рафел Надал - Проклятие семьи Пальмизано

Он за цепочку вытянул золоченый медальон в форме сердечка – из тех, что открываются посередине и хранят в створках фотографии влюбленных. Раскрыв его, он увидел лица отца и матери и вспомнил, что, когда был маленький, на всех семейных праздниках этот медальон был на Донате. Витантонио с грустью подумал, что вот уже три года, как он покинул Беллоротондо, и за все это время у них не было повода что-нибудь отпраздновать. Потом взял две золоченые сережки с жемчужинами, которые бабушка подарила его матери на сорокалетие, и улыбнулся – Доната считала, что эти сережки слишком хороши для нее, и стеснялась их носить.

Затем он вернулся к вещам отца. Членский билет Всеобщей итальянской конфедерации труда не удивил его, потому что Тощий рассказывал об этом на фабрике, еще когда Витантонио думал, что его отец – Антонио Конвертини. Дальше он нашел еще какой-то билет и на сей раз с удивлением обнаружил, что отец был членом Социалистической партии. Это объясняло некоторые сложности, которые раньше казались загадочными.

В стопке официальных документов был один, сложенный особенно тщательно; развернув его, Витантонио увидел, что это avviso di morte , извещение о смерти отца. Документ прекрасно сохранился ровно в том виде, в каком подполковник 94-го Пехотного полка прислал его мэру Беллоротондо, с тем чтобы тот официально известил семью о смерти последнего Пальмизано. Прошло всего двадцать пять лет, и Европа снова низверглась в варварство: Витантонио подумал, что если бы отец не погиб в последний день Большой войны, то, возможно, сейчас его бы снова мобилизовали и заставили вернуться на фронт. И почувствовал от этого пустоту в душе.

Еще размышляя об этом, он стал вертеть в руках газетную вырезку с карандашными пометками. Многочисленные восторженные комментарии принадлежали, должно быть, матери: буквы были аккуратные, как у человека, научившегося писать во взрослом возрасте. Оказалось, что это вырезка из выпуска Il Seme [49] Семя ( ит. ). , газеты социалистов Беллоротондо, за сентябрь 1914 года, и Витантонио начал читать статью за подписью Джованни Джанфрате:

«Матерям Италии!

О матери Италии, к вам это слово!

Одурманив ваших сыновей табаком, шампанским и пышными словесами, уводят их на войну! Поспешите же к ним на помощь, о матери!

Их отрывают от вашей груди и забрасывают далеко, на выжженные огнем поля, под пулеметы. Матери Италии, держите их крепче! Сотни, тысячи уже отправились на бойню. Их похитили у детей, их похитили у жен. Вы вскормили их для жизни, не для смерти… Матери Италии, восстаньте!

Ваши сыновья честны, а их превращают в негодяев; они здоровы и красивы, а их калечат; они добры, а их учат убивать…»

Самую горячую часть воззвания Доната подчеркнула самой жирной линией, и Витантонио показалось, что это подчеркивание было сделано поверх другого – возможно, принадлежавшего руке самого Вито Оронцо. На полях мать написала: «Брависсимо!!!» – с тремя яростными восклицательными знаками, а ниже, помельче и с большим знаком вопроса: «Прочитать Витантонио?» Он почувствовал, что в горле снова встает ком, буквы поплыли, и он не смог продолжить чтение.

Господи, как же мать страдала, если она, словно сокровище, берегла это страстное антивоенное воззвание! Изменили бы что-то эти строки, если бы мать дала их прочитать ему? Витантонио подумал, что нет, но наверняка они сделали бы горше его решение взяться за оружие и отправиться воевать. Слова из газеты были исполнены не только страсти, но и здравого смысла – это доказали последние месяцы войны. Но как раз поэтому сейчас они должны были сражаться и разбить нацистов и фашистов. Витантонио отогнал эти мысли, утер слезы и дочитал статью.

В коробке, аккуратно сложенные, лежали еще две первые полосы той же газеты. На одной был перепечатан манифест Социалистической партии Италии, призывавший страну соблюдать нейтралитет в европейском конфликте. Другая открывалась антивоенной редакционной статьей: Abbasso la guerra! [50] Долой войну! ( ит. ) Витантонио удивился, что мать никогда не рассказывала о политической деятельности отца. Даже в последние годы! Ее предубеждение против войны было столь велико, что она постаралась уничтожить все воспоминания о ней. И особенно хотела оградить его от каких бы то ни было политических обязательств.

Витантонио положил вырезки обратно в коробку и взял стопку фотографий. На первой отец, в военной форме, стоял в профиль, держа мать под руку, и тянулся губами к ее щеке, за секунду до поцелуя. Она стояла лицом к камере и кокетливо следила за ним краешком глаза. Лица у обоих были смеющиеся, они казались счастливыми и уверенными в том, что жизнь приберегла для них много радостных мгновений и с ними не может произойти ничего плохого. Должно быть, фотография была сделана осенью 1918 года, когда Вито Оронцо приехал в отпуск. Поднеся карточку к свече, Витантонио поразился своему сходству с отцом, у них было одно лицо, одинаково длинные шеи и широкие плечи. Витантонио посмотрелся в буфетное зеркало и улыбнулся. Вытащил еще одну фотографию. На фоне экзотической декорации с голландскими ветряными мельницами, нарисованной каким-то художником-любителем, под ручку стояли родители, а рядом – Антонио Конвертини и Франческа, и Витантонио изумился еще больше: трудно было поверить, что вторая девушка на фотографии не Джованна! Черные волосы, смуглая кожа, зеленые глаза хохочущей Франчески были ровно те же, что завораживали Витантонио в Джованне. Глаза у матери и дочери были такой невероятной красоты, что иногда при взгляде на них становилось дурно. А когда они от души заразительно смеялись, прекрасные дикарки превращались в сущих ангелов.