Саша Лонго - Barrida на тонком льду

Возвращаясь мыслями к елке, Кира и рада была бы забыть сосущую под ложечкой, едва теплившуюся надежду о подарке, которой долгое время не суждено было сбыться. Жили тогда тяжело, перебивались случайными заработками отца. После того как все расходились по домам, Кира, валясь с ног от усталости, находила под елкой подарок в бумажной оберточной упаковке с казенным набором конфет, печенья, шоколада и мандаринов. Ну, это она напрасно… Отец всегда старался разбавить стандартный набор специально по случаю купленными шоколадными конфетами «Мишка на севере».

В принципе, несмотря на вспыльчивость, отец был добр с ней и братьями, и с ним вполне можно было бы ладить, если бы не болезненное пристрастие к зеленому змию после смерти матери. Кира страшно страдала, когда у отца начинался запой. Пил он, как по расписанию, несколько недель. Все подряд. Что попадалось под руку. Обычно попадался самогон, который варила соседка с их же улицы – Никитична. Братья Сергей и Андрей (отец называл их Серегой и Андрюхой) болезнь отца не воспринимали как беду. Просто как особенность, которую необходимо принять. И точка. Они-то в качестве посыльных и поставляли литровые бутылки с вонючей мутной жидкостью. Кира боялась отца в этом состоянии. В нем он мог быть агрессивен. И помимо того, что был скор на язык, становился скор на руку. И вот об этом Кира совсем не хотела вспоминать… Это безобразие прекратилось, когда боль отца притупилась, а братья достаточно подросли, чтобы постоять за сестру.

Наконец-то она выбрала для своей трапезы соответствующее винное сопровождение… Как все-таки это верно сказано: когда ты не хочешь есть, но долго смотришь на накрытый стол, который ломится от всевозможных блюд, – в тебе постепенно, едва уловимо начинает возникать аппетит. Это робко проклевывающееся желание Кира пестовала в себе. Она уже много лет жила в достатке. После того как муж Вадим, который занимался строительным бизнесом, поднялся в 90-х и заработал какие-то бешеные деньги, ей трудно было что-то по-настоящему захотеть. Она из состояния, когда отчаянно ждут подарка – ну хоть какого-нибудь, – попала в состояние, когда можно позволить себе все. Ну, в ее понимании. Кира не обладала богатым воображением, оно просто в ней не было воспитано. Хотя работа Киры была связана с антикварными вещами, произведениями искусства, красоту и раритет она чувствовала кожей. Она в очередной раз отшвырнула от себя мысль про свое безбытное, недолюбленное детство. Ну что за глупости, право слово… Сегодня ей исполняется 42, а она все грустит, что отец в сердцах мог курвой назвать. Мысль обиделась и, огрызаясь, отползла в нору глубинного, неопознанного, куда, как на свалку, Кира выбрасывала все, о чем неудобно было думать или неловко вспоминать. Мысли потекли круглые, правильные, укладывающиеся в прокрустово ложе ее собственного представления о себе. На душе сразу стало спокойно и славно. Одним словом, никак.

Работать Кира не прекратила ни в то время, когда ее заработок тоненьким ручейком впадал в бурлящую, с непростым характером реку семейного бюджета, ни тогда, когда он уже просто не имел никакого значения. Она не оставила антикварную галерею, в которую ей помог устроиться отец ее однокурсницы Эли Медынской по МГУ им. Ломоносова, где они учились на искусствоведов. Осип Маркович – эстет, сибарит, эрудит, дамский угодник – помог Кире не потому, что вдруг так захотел. Просто дочь очень скоро выскочила замуж и ускакала в иммиграцию в Америку, а желание опекать и передавать мастерство в профессии требовало выхода. Вот Кира и пришлась ко двору.

Она медленно и со вкусом дегустировала устриц. Телефон, на котором предусмотрительно был выключен звук, оживая, издавал утробные звуки, вибрировал. Кира краем газа поглядывала на дисплей, успевая рассмотреть, от кого пришло очередное поздравление. Вот смс от сына. Арсений сейчас учится в Лондоне в Royal Holloway University of London, и она стыдилась признаться себе, что рада переживать за него на расстоянии. Отправляя в рот устрицу, обильно политую лимонным соком, она успела прочитать: «Привет, ма! С днюхой тебя!». Муж тоже поздравил, как обычно, в своей манере, – пожелав того, что у нее есть в избытке, – здоровья, красоты, финансового благополучия. Может быть, поэтому поздравление не тронуло ее. А может, причина в том, что они с мужем перестали волновать друг друга… Или и не начинали? Но и эту мысль Кира отбросила куда подальше, пусть не мешает наслаждаться одиночеством и королевским обслуживанием. Парочка подруг, оставшихся со времен безбашенного и лихого студенчества, также поздравили каждая в своей манере. Одна из них Эля Медынская, в замужестве Цукерман, прочно обосновавшаяся, благодаря замужеству, в Силиконовой долине… Ну, и еще Машка Осокина, которая до сих пор работает экскурсоводом в Русском музее в Питере. У каждой из них в жизни Киры было вполне определенное место и предназначение. С Элькой она могла делиться только своими успехами, вернее, успехами Вадима, которыми она будто бы гордилась. И в этих разговорах «по душам» о бриллиантах, состоянии, загородных домах, недвижимости, частных закрытых школах для детей, преисполнялась важностью, поднималась над обыденностью своей жизни, словно воздушный шарик, надутый гелием. Она самой себе начинала казаться более значительной, солидной, какой-то масштабной. С Машкой – своими горестями, которые случались, когда она узнавала об очередной любовнице мужа или очередной выходке Арсения. Пару раз она приезжала к ней в Питер – зареванная и несчастная, и Маша, добрая душа, выхаживала, успокаивала, снимала первый болевой синдром. Встречам с ней всегда сопутствовали шерстяные носки, обжигающий кофе с коньяком и лимоном и слезы. Много слез… Она была такой суррогатной матерью, которая не выносила, но периодически исполняла эту роль в Кириной жизни. У Киры как будто была инструкция для пользования каждой из них. Однажды она, перепутав, стала ныть Эле о том, что муж, похоже, теряет к ней интерес. Сначала услышала недоуменное молчание на том конце провода, а потом Эля заторопилась и сказала, что ей нужно выйти погулять с ребенком. Разговор повис, как капля на носу, так и не придя к логическому финалу, когда чмоки-чмоки, суетливое прощание, приветы всем подряд и пожелания благополучия и радости. Он еще долго потом мучил Киру своей незавершенностью и дурацкостью. С тех самых пор она больше не путала приятельниц и четко разграничила темы и состояния, которыми готова была делиться с ними.