Артур Грабовски - Крошка, ты продаешься!

– И правда, так я и сделаю – люди очень любят мои истории!

***

– По дороге в студию я случайно столкнулся с одним из тех ребят, кто терроризировал меня в школе.

Алекс растёкся по ярко-жёлтому дивану студии. На фоне красочных позитивных цветов вечернего шоу его тонкая фигурка в чёрной майке, чёрном же пиджаке и чёрных узких джинсах смотрелась особенно трагично. Единственным светлым пятном в его облике оставались белобрысые волосы, всклоченные при помощи стилиста для эффекта «встал с кровати и пришел сюда». Под светлыми глазами залегли мастерски наложенные подтёки тёмной подводки: Алекс, бывшая жертва школьного буллинга, а ныне – суперзвезда – выглядел дерзко и трогательно одновременно.

– О боже мой, Алекс! И что же вы сказали друг другу?! Он попытался извиниться?! – ведущая аж подпрыгнула от восторга – какая намечалась удачная история в программе.

– Нет, – Алекс обернулся на неё, равнодушно пожав плечами.

– Но как так?! Это же ужасно!

– Как я пою в одной песне: «Теперь, если тебе есть, что мне сказать – используй менеджера», – хмыкнул Алекс.

– Ты не простишь обидчика, даже если он подойдет к тебе сам? Душевные раны до сих пор кровоточат…

– Душевные раны стали шрамами, – перебил её Алекс, отрезая дальнейшие причитания.

– Сегодня нас смотрят миллионы зрителей, как думаешь, твои обидчики в их числе?

– Не знаю, – Алекс снова пожал плечами, – но, если ты сейчас смотришь, – он поймал взглядом камеру, подождал, пока она приблизит его лицо, – напиши мне – выпьем, вспомним былые деньки.

Он подмигнул в камеру и отвернулся.

Это было шуткой, дерзким выпадом в духе кумира молодёжи Алекса Лааксо – чего-то подобного от него всегда ждали. Но так же это было маленьким шажком навстречу своей застарелой боли, от которой он бегал все время и которая мгновенно обнажила себя, стоило ему увидеть Маркуса. Кажется, Алекс действительно хотел всё вспомнить, чтобы наконец отпустить.

***

Алекс уже задыхался, но продолжал бежать: через спортивную площадку к забору, перескочив который, можно было юркнуть в лесок, а там – и оторваться от преследования.

Однако ловкости чуть не хватило: нога соскользнула, он чуть съехал по решётке и тут же почувствовал, как в куртку вцепились, – его дернули вниз. Алекс сорвался и рухнул в траву, под ноги своему обидчику.

Он ненавидел эти ботинки – они почему-то пугали его больше всего, хотя Маркус никогда не пинал его, да и вообще почти не бил, особенно лежачего. Но взгляд на эти массивные армейские берцы заставлял Алекса странным образом трепетать; появлялось неясное тревожное чувство, от которого даже немного подташнивало. Вообще рядом с Маркусом он всегда чувствовал себя так – уязвимо и тягостно, стыдливо от этого трепета в коленках.

– Хули ты разлёгся?! – между тем заорал на него Маркус. – Поднимай жопу, будешь отмывать тачку теперь! Кирдык тебе, если хоть след останется!

– Отвали, Хейккиннен! – выпалил Алекс, сразу слыша, что страха в голосе больше, чем вызова. – Просто забудь о моем существовании!

Он так и не встал, только отполз подальше от ботинок, которыми наверняка можно было проломить череп с одного удара. Маркус скривился и сплюнул себе под ноги.

– Собака трусливая, – припечатал он с отвращением. – Только и умеешь, что гадить исподтишка, паскуда! Это всё, что ты можешь – написать на моей машине пару грязных словечек? Гомофоб сраный!

Вообще-то слово было одно, но зато какое – огромные буквами прямо на капоте: «пидор». Это даже враньём не было – чего Маркус так взъелся?

Маркус открыто встречался с парнями. По идее, это должно было вызывать уважение и помогать другим «угнетённым слоям общества», но на деле всё обстояло не так. Маркус и ему подобные унижали таких слабых, как Алекс, и наводили страх на тех, кто не вышел ростом и мускулами. От того, что он при этом стал частью ЛГБТ-сообщества, становилось только горше. Легко быть смелым и дерзким, когда нет никого, кто бы рискнул тебе что-то предъявить.

– Сдалась мне твоя сраная тачка! – фыркнул Алекс. – Это не я!

– Не пизди! – не собирался отставать Маркус и сделал к нему шаг. – Я знаю, что в школе есть только одна такая мстительная мелкая сволочь, и это ты!

Он вдруг как-то разом будто сник и сдулся, рухнул рядом на пожухлую траву и вытащил сигареты из своей широкой кожанки с отцовского плеча. Алекс покосился на него, не зная, закончилась ли их стычка уже или нет.

С Маркусом всегда было непонятно, когда он был готов ударить, а когда ему становилось вот так, как сейчас – плевать на все.