Виктория Мальцева - 15 минут

— Ты слишком сильно искривляешь мою прямую… — пытаюсь оправдываться, одновременно осознавая бессмысленность и ненужность своих потуг.‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

Во мне нет последовательности, и я давным-давно уже от себя её не жду:

— Ансель, я выбрала тебя, — сознаюсь.

Иногда кажется, что повторишь дважды, и тебя услышат, ведь так не хочется верить, что слышать не хотят, потому что уже не важно.

Он кивает. Едва-едва заметно. Ровными медленными шагами пересекает комнату, подходит к окну и, всем телом замерев, смотрит в окно, вглядывается в Сюррейские высотки на горизонте. Я набираюсь мужества, решаюсь приблизиться: хочу всё-таки посмотреть на его лицо, прочитать в нём, что меня ждёт. Увидев, прихожу в ужас…

Как легко растерзать душу. Как просто. Немного эгоистичности, привычка, зацикленность на себе, и вот, другой человек — выброшенная на берег рыба. Пытается сделать вдох, но дышать ему нечем.

Проходят минуты. Никто из нас не ходит из угла в угол, не произносит слов, не высказывает претензий и не пытается доказать бессмысленную правоту. Мы проживаем это время рядом, но порознь.

Осознаю необходимость слов, объяснений и открываю свой рот:

— Мы связаны… но будущего у нас нет, понимаешь? Слишком ломающими были удары… Я допустила ошибку, которую он никогда не простит. Ты мне очень нравишься, Ансель! Мы могли бы…

Теперь решает он, а я лишь жду вердикта:

— Завтра я уезжаю.

И этим всё сказано.

Поднимаюсь с постели, видевшей моё возрождение, обернувшееся падением. Иду к стене, у которой сброшена сумка, вешаю на плечо, разворачиваюсь к выходу. И не могу поднять голову. Когда, наконец, решаюсь это сделать, Ансель рядом:

— Зачем?

— Мне нужно было понять… кто из вас. Как я и сказала: ты мне нравишься, но я все ещё люблю его, несмотря на… несмотря ни на что. Такие чувства, как были у нас когда-то, похоже, полностью не проходят. Никогда…

Я говорю правду, потому что иначе не умею. Не в такие моменты, как этот. Его лицо перекашивается, да так, что мне становится страшно. Ансель резко выбрасывает перевязанную руку, обхватывает ею мой затылок, другой, здоровой, зажимает мне рот. И я, как перепуганный зверь, дёргаюсь в сторону.

Он ловит снова, его хватка почти стальная, обернулся вокруг всем телом, прижался лбом ко лбу:

— Он всё-таки бьёт тебя… — заключает сквозь зубы, его щека скользит по моей щеке, и я слышу ушами, чувствую кожей, как его нос втягивает мой запах.

На какое-то время я замираю: сделанное Анселем предположение настолько далеко от действительности и от того мира, который когда-то создал для меня Кай, что мой мозг не способен его даже обработать. Когда это, наконец, происходит, я почти выкрикиваю:

— Никогда!

И хочу задушить его этим «никогда»: пусть не смеет даже касаться подобными мыслями Кая, всё ещё моего мужа, пусть не трогает его, пусть оставит в покое!

— Никогда! Ты слышишь? Он никогда меня не бил! Никогда!

Мне больно внутри. Адски, мучительно больно. Я не могу понять происхождение этой боли, только осознаю пульсацию в висках. Ансель и его квартира, кровь на футболке, плывут перед глазами, горло сдавливают спазмы. Я слышу свои некрасивые, жёсткие всхлипы, Ансель снова пытается схватить меня, теперь уже за руки, но я вырываюсь.

Бегу вниз по ступеням лестницы, вдруг слышу удары и долгий, почти звериный вой за своей спиной, спотыкаюсь, падаю, быстро поднимаюсь, не чувствуя боли, бегу дальше.

В себя прихожу под деревом — это белая магнолия. Красота распустившихся цветов, их прозрачные на свету лепестки возвращают меня в этот день. В действительность.

На моих руках пятна крови Анселя — выуживаю из сумки влажные салфетки и замечаю, что экран телефона светится оповещениями. У меня десятки пропущенных звонков: два от Лейфа, остальные от Адити. В её сообщениях сплошные «позвони мне» и восклицательные знаки: я забыла, что отключила телефон, чтобы моя прошлая жизнь не мешала жить новой.

— Что случилось? — спрашиваю у подруги.

И получаю свой ответ:

— Кай разбился.

Эта песня — главный саундтрек ко всей книге. И музыкально и по содержанию.