Виктория Мальцева - 15 минут

Вначале он двигается медленно и даже томно, не отрывает взгляд. Мне сладко. Мне сладко и горько одновременно.

Жду поцелуя, жажду его, но не получаю. Кай на мгновение прячет лицо в изгибе моей шеи, и мне удаётся поймать такой знакомый, но уже почти забытый запах его волос. Мне хочется целовать его… везде. Прижаться губами к виску в том месте, где начинают расти волосы, к его колючей щеке, ощутить мягкость и нежность его губ под своими.

Я ненавижу себя и поражаюсь неискоренимой силе желания, жажды, голода, потребности в человеке, который предал.

Каждое его движение выверено, отточено, отработано годами нашего брака. Мой супруг давно изучил моё тело так, как способен только самый близкий человек. Он не суетится и не торопится, не взбивает во мне сливочный крем, он меня… как будто любит, причём именно так, как когда-то очень давно, в то время, в котором мы оба были юными: нежно, бережно.

Его пальцы обхватывают мою грудь, и через мгновение я ощущаю жар его рта, влажность языка. Всего нескольких движений оказывается достаточно, чтобы то большое и сладкое, что росло во мне все последние минуты, наконец, разорвалось.

Мне хорошо. Мне беспредельно, на грани безумия хорошо.

Он не замечает, он сам по себе. И он меняется.

SEX I AM

Его движения не его. Это не Кай — это выпущенный на свободу дьявол. Мужчина, многие годы бывший нежным и всегда аккуратным мужем, скрывал, что может быть неистовым: его губы не целуют мои — едят, его бёдра не совершают фрикции — они заявляют о правах, ударяя в самый центр меня своим главным аргументом.

Его дыхание — смесь шипения втягиваемого воздуха и чистейшей эротики мужского голоса, о диком тембре которого я даже не подозревала. Это открытие отрезвляет, но требовательные ласки разозлённого самца не дают сосредоточиться.

— Кай… — пытаюсь выиграть время и понять происходящее.

Но он не реагирует, вбиваясь в моё тело тяжёлыми ударами. Его губы терзают сжатую пальцами грудь, причиняя боль и… погружая в темноту похоти.

Я — плохая девочка, приговорённая к казни, теряю рассудок и остатки здравого смысла, плавясь на гильотине своего судьи и палача.

Он палач.

Потому что мои зубы уже насквозь прокусили язык, удерживая вопль признания. Я лучше буду глотать собственную кровь, чем позволю ему узнать, как женщина внутри меня предаёт саму себя и рвётся наружу с одной только целью — выкрикнуть малодушное «я люблю тебя».

Его волосы налипли на лоб, грудь взмокла, взгляд затянут непробиваемой, жестокой, почти животной потребностью трахать. Что он и делает, давая услышать, каким может быть, каким, вероятно, бывает с другими — теми, кто не удостоился чести зваться его «миссис Керрфут».

Он стонет. Он, чёрт возьми, стонет. В последний раз я слышала эти звуки… когда? Лет десять назад? Тогда он был парнем, провалившимся в Чувство. Сейчас это здоровый зрелый самец, способный поджарить сотню таких как я своим тестостероном. Но дикость и нелепость происходящего в том, что хрип, рвущийся из его лёгких, вторящий пульсации семяизвержения, наносит свой последний удар по моей вменяемости.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Это наш первый секс, когда Кай и не думал заботиться о моём оргазме. И это самый сильный, судорожно интенсивный оргазм в моей жизни.

Из меня вырывается крик. Какой-то звериный зов, настолько громкий и нечеловеческий, пугающий, что Кай обнимает ладонями моё лицо и шипит в мои губы:

— Шшшшшшшш! Тише-тише…

В забытьи, которое могло бы стать моим спасением, я брожу ладонями по его мокрой, липкой коже, прячущей большое, красивое, крепкое тело. Удовольствие кольцами, волнами, продолжает отдаваться эхом в самом центре меня, и я теряюсь в ощущениях, выгнувшись им навстречу, тяжело и жадно дыша, обнимая ладонями самый красивый в мире затылок, купаясь пальцами в волосах, отдавая им честность.

Да, язык лжив, изменчив, мелочен и ничтожен. Искренность в жестах — в пальцах, ладонях, взглядах. Если бы только люди стали немыми — как много уцелело бы добра.

Кай даёт нам ещё несколько секунд. За это время я успеваю почувствовать, как бьётся во мне его высвобождающееся семя, и как судорожно мои внутренности сжимаются, вбирая его в себя, хоть и знают, что бесполезно.

Он поднимается, ни разу на меня не взглянув, и направляется в ванную.

Мне больно. Мне невыносимо горько от сожалений, беспощадно раздирающих грудь, обнажая мою пустоту.