Джессика Соренсен - Тлеющий уголек

— Почему ты был здесь той ночью? — спрашиваю я с дрожью. — Когда я видела, как ты раскапываешь могилы?

Его пальцы дергаются, желая прикоснуться ко мне:

— Я уже говорил тебе, что искал семейную драгоценность. — он прикасается кончиком пальца к ложбинке у моей шеи. — Получается, оно было у тебя.

— Ожерелье моей бабушки… — я озадаченно затихла. — Зачем тебе оно?

Он печально улыбается:

— Я сожалею, что взял его, но мне пришлось. К тому же, изначально оно было не твое. Оно принадлежит моей семье.

— Тогда почему оно было у моей бабушки?

— Потому, что она украла его у нас.

Мои глаза расширяются:

— Камерон, скажи мне…

Он шикнул, положив палец на мои губы:

— Я не хочу говорить об этом сейчас. Я хочу поговорить о тебе и обо мне.

— Нас с тобой… — мой взгляд перемещается на Ашера, лежащего на траве, окруженного черными перьями. — Ты убил его?

— Он не может умереть, принцесса. — уголки губ Камерона хмуро опускаются. — К сожалению.

— Зачем ты убил Маккензи? И Ладена. И я предполагаю, что Фарра, наверное, тоже есть в списке. — мои ноги, умоляют меня бежать, но мое желание знать правду пересиливает их.

— Я не убивал Ладена. Ашер сделал это, — говорит он. — И Маккензи и Фарра умерли от рук одного человека, но не от меня. И если ты внимательно слушала её рассказ, ты, вероятно, могла бы выяснить виновника.

— Её отец?

Он пожимает плечами:

— Выясни это, если хочешь. Я просто собираю души. И признаю, я не пытался остановить смерть Маккензи. Я хотел, чтобы она страдала за все время, что была груба с тобой.

Его непонятая логика — это загадка для меня.

— Это самая сумасшедшая вещь, которую я когда-либо слышала.

— Я знаю, ты не понимаешь. — он касается моей щеки, пропуская экстаз и чистый ужас через меня. — Но в тот день, когда я увидел тебя на кладбище, я знал, что хочу тебя и накажу любого, кто причинит тебе боль.

— Твои маленькие друзья, — я указываю через плечо на лес, — причинили мне боль. Ты знаешь об этом?

— Я не могу помочь, не нарушая правил. Но все закончится, если ты этого хочешь. Все, что тебе нужно сделать, это согласиться быть со мной — хотеть быть со мной. И тогда я смогу помочь тебе.

— И что? Стать Мрачным Жнецом и начать собирать души и убивать людей?

— Что не так просто, — говорит он, его глаза тлеют. — Больше, чем ты представляешь, и ты будешь жить грубой и мучительной жизнью, пока не поймешь это. Но все может закончиться, если ты уступишь крови Жнеца в тебе.

Я сжимаю руки в кулаки, собираясь отказаться от его просьбы, хотя часть меня хочет этого:

— Я говорю тебе уйти, как ты сделал это, когда мне было четыре.

Его лицо опускаются, а глаза сверкают злостью. Молния бьет по небу, но я отказываюсь отвернуться:

— Это то, чего ты действительно хочешь, Эмбер?

Я проглатываю отказ в моем горле и заставляю себя хотеть:

— Это то, чего я хочу.

Он прикусывает губу так сильно, что кровь стекает по его подбородку, а затем хватает меня за затылок и притягивает в грубый, почти жесткий поцелуй, вжимая в свое тело. Я чувствую вкус крови на губах, неприятную тьму смерти, но мелькнуло что-то значительное, спрятанное глубоко внутри него, подобно семени в центре яблока.

Он отпускает меня, тяжело дыша, пробегая пальцами вниз по моему бедру и пересекая живот, прежде чем отстраниться:

— Я навсегда заплачу за это, — он идет спиной к воротам, его глаза устремлены на меня. — Они придут за тобой- остальные Жнецы. Они не остановятся, пока не сломают тебя.

— Тогда я тоже скажу им, чтобы они уходили, — говорю я ему.

— Это не сработает с ними, милая, — говорит он серьезно, отступая дальше в тень. — С Анамотти не так спокойно, как со мной. — шурша плащом, он уменьшается, проращивая крылья, и превращается в ворона. Он кружит вокруг моей головы, прежде чем исчезнуть в ночном небе.

Мое тело жаждет улететь с ним, быть свободной, сбросить кожу, стать единым целым с ночью, но я знаю, что не могу.

Ашер заворочался, и я подбегаю к нему, становясь на колени рядом с ним на земле:

— Ты в порядке? — спрашиваю я, не смея к нему прикоснуться.

Его рубашка разодрана от порезов, а его красивая бледная грудь вся покрыта синяками. Его черный волосы растрепаны, губа разбита, а на его прекрасных крыльях стало меньше перьев.

— Я в порядке, — садясь, он уверяет меня со слабой улыбкой.

— Это…это больно?

Его взгляд пересекается с моим, жаждущий и голодный:

— Ничто не может причинить боль в этот момент. Ты только что прогнала его.