Алана Инош: Утренняя заря

– Богоданная государыня! Я не могу этого допустить, – открыто заявил он. – Лучше забудь об этом святотатстве и не покушайся на многовековой порядок.

Сейчас Уллагинд прогуливался среди празднующих, чокаясь со всеми кубком с вином и провозглашая многочисленные тосты за государыню и богиню Ночи. Верховный жрец был уже порядком навеселе, но не настолько, чтобы не соображать и не держаться на ногах. Он пил в меру и берёг силы для главного события – жертвоприношения. Выпитое никак не сказывалось на связности его речи, а взгляд оставался ясным и жёстким, как и всегда. В очередной раз встретившись глазами с Урирун, он поклонился ей и приподнял кубок, и в этом движении проступало даже не столько почтение, сколько угроза и предупреждение. Ещё бы: королева – совсем желторотая, а уже норовит нарушить устоявшийся веками ход вещей!.. Его холодная улыбка как бы предостерегала: «Только попробуй, соплячка!»

Народ зашумел: показалась повозка с огромным бутоном, похожим на лотос. Внутри него с лёгкостью мог поместиться человек. Его сомкнутые лепестки излучали серебристо-белый свет, а конец отрезанного от корня стебля был опущен в кадку с подслащённой мёдом водой. Так его сохраняли до прибытия к алтарю живым. Кого же поймал этот коварный цветок?

– Жертва! Жертва! – неслось в толпе празднующих.

Повозка приблизилась к алтарю. По властному мановению руки Уллагинда стебель вынули из воды. Вскоре лепестки должны были раскрыться.

– Да здравствует богиня Ночи! – вскричал верховный жрец, воздев унизанные перстнями руки к тёмному небу.

Лишенный влаги бутон дрогнул, и огромные, жемчужно-белые лепестки начали медленно размыкаться. Внутри мирно спала одурманенная песней и сладким пьянящим ароматом Виви.

Сердце Урирун помертвело и обратилось в пепел. Как такое могло случиться?! Как Виви могло занести в королевство Ночи? Уж не было ли в этом вины самой Урирун? Слишком занята, слишком много дел... Она склонилась над спящей принцессой Дня.

– Нет! – сорвалось с её посеревших губ. – Дитя моё... Любовь моя...

Ресницы Виви вздрогнули, и между ними проступил тёплый, ласковый и чуть туманный спросонок взгляд.

– Руна... Я так соскучилась по тебе...

Из груди Урирун рвался горестный крик, но навык сдерживать чувства послужил ей верой и правдой. У неё только челюсти до яростного скрежета стиснулись да кулаки сжались... А в следующий миг она наткнулась на насмешливо-колючий, враждебный взгляд верховного жреца. В нём сияло такое неприкрытое торжество, что в душу Урирун ядовитой змеёй заползла догадка: уж не Уллагинд ли всё это каким-то образом подстроил?

Мертвенно бледная, с широко открытыми, неподвижными глазами, молодая королева смотрела, как её любимую Виви хватают за руки и ноги и тащат на алтарь. Бедняжка билась, извивалась, кричала, звала на помощь...

– Руна! Что происходит? Куда меня тащат? Зачем это всё? Спаси меня, спаси, Руна!..

Нарядная светлая одежда Виви была разорвана, щиколотки и запястья привязаны верёвками к четырём столбам, вбитым вокруг жертвенника. Растерзанной пташкой бился в сердце Урирун её истошный крик:

– Не надо, не надо, пожалуйста! Отпустите меня, я ничего дурного не сделала! Руна! Руна, сделай же что-нибудь, освободи меня!

Золотой королевский кубок опрокинулся, и кроваво-алое вино заструилось по каменным ступенькам возвышения, на котором стоял трон. Урирун быстро сбежала вниз, бросилась к алтарю и перехватила руку верховного жреца, уже занесшего над Виви жертвенный кинжал. Смертельный, холодно мерцающий клинок не пронзил сердце светловолосой принцессы, а замер в воздухе.

– Нет! Не бывать этому! – изо всех сил стискивая кряжистое, узловатое запястье Уллагинда, процедила сквозь напряжённо стиснутые зубы Урирун.

Толпа ахнула, понёсся гул взволнованных разговоров, а верховный жрец, стараясь высвободить руку, пролаял в ответ:

– Государыня, ты не можешь остановить жертвоприношение! Тот, кто воспрепятствовал ритуалу, должен сам лечь на место жертвы, таков закон!

– Именно на это ты и рассчитывал, мерзавец, не так ли? – Урирун сжала его руку сильнее, и кинжал выпал из неё, зазвенев на каменной плитке жертвенной площадки.

Уллагинд, тяжко дыша, отступил в сторону, но его глаза метали молнии. Урирун тем временем перерезала верёвки и освободила плачущую от ужаса Виви, прижала к своей груди и расцеловала.

– Всё хорошо, моя маленькая девочка, не бойся. Никто тебя пальцем не тронет.