Валентина Ad: Покаяние (СИ)

В январе будет год, как Фаина переступила монастырский порог, а за те шесть месяцев, что остались за плечами, она ни разу не слышала от матушки Варвары ни одного доброго слова. Кроме как «трудница» она ее никак не называла, но ко всем другим всегда обращалась «сестра». Фаина искренне не понимала отчего к ней такое «особое» отношение, ровно как и того – как женщина с неприятным, застывшим в злобе лицом, могла стать монахиней. Зачем женщину с леденящими синими глазами и голосом похожим на зимнюю стужу, наделили властью наставлять на путь истинный жаждущих спасения и божьей помощи? Она многого не понимала в монашеской жизни, но изо всех сил стремилась научиться, тем самым приблизить время своего первого пострига.

- Что, опять ворона клевала? – услышала Фаина, стоило ей возвратившись на огород нырнуть в густые огуречные косы.

- Прости, сестра, не расслышала? – разогнув спину, рядом с собой она увидела с аппетитом жующую молоденький огурец такую же трудницу, как сама, сестру Анастасию.

- Ну, если не расслышала, я повторю. – Выбросив через плечо наполовину съеденный огурец, Анастасия принялась за второй. – Ворона, говорю, доставала?

- Нет.

- Как «нет», если все монашки видят что «да»? Думаешь, никто не заметил, что благочинная наша по отношению к тебе совсем даже не благо учиняет? Тоже мне… Она ведь даже не заместительница игуменьи, а строит из себя!..

- Она просто учит меня тому, ради чего все мы здесь – беспрекословному послушанию, вот и все.

Фаине был не приятен этот разговор. В глубине души она улыбнулась сравнению матушки Варвары с вороной, но тут же пообещала себе, что уже сегодня перед сном, когда будет исполнять получившее ранее наказание, вымолит у Господа за это прощение.

Общение трудниц сурово запрещено уставом, но деваться от сестры Анастасии было некуда. Сестры должны непрерывно молиться, не допуская земных мыслей и воспоминаний о своей мирской жизни, а не делиться мнениями и впечатлениями, что-то обсуждать и на кого-то жаловаться. Но Анастасию, с легкостью нарушавшую один за другим пункты монастырского устава, было не остановить.

- Да что ты?! А чего ж она меня не поучает, а?

«Бесполезно это, ты вряд ли когда-либо оденешь рясу» - пронеслось у Фаины в голове.

- Не могу знать. Может потому, что у тебя и без наставлений все получается?

- Ха-ха, смешно, - сестра Анастасия состряпала рожицу. – А может, потому что знает страшную тайну? Я ведь и послать могу далеко и надолго.

- Может.

Опустив глаза вниз, Фаина припала к земле. Она старательно выбирала огурцы, в надежде, что сестра Анастасия оставит ее в покое. Ей было ни к чему получить еще тысячу, а то и больше поклонов, в наказание за не богоугодные беседы, да еще в такой мирской манере.

- Да брось ты ерундой заниматься, огурцы ведь никуда не денутся, как и все остальное вместе с этим гребаным монастырем. – Анастасия зло пнула ногой почти доверху наполненное лукошко Фаины.

Огурцы рассыпались в разные стороны. Фаина, молча, принялась укладывать их на место повторяя про себя Иисусову молитву, ставшую второй, после «Отче Наш…», которую она выучила. Это непрестанная молитва, которую можно и нужно повторять в любое время, при любых обстоятельствах, и которая всегда должна жить в сердце и душе любой монахини.

- Фая, неужели тебе в самом деле нравится прислуживать? Нас ведь здесь за рабов держат, а не за людей? – не унималась Анастасия.

Выровняв спину, Фаина все же рискнула продолжить разговор и хоть немного понять ту, которая к Господу была не ближе чем Антихрист.

- Если ты не готова, как ты говоришь «прислуживать», тогда не могу понять, что ты здесь делаешь? Мы вольны вернуться в мир в любое время. Как ты попала в эти стены, а главное – зачем?

- Хочешь знать? – загадочно улыбнулась Анастасия. – Баш на баш. Давай мне свою историю, тогда услышишь мою.

По лицу Фаины моментально пробежала тень страха, стоило ей услышать подобное. Вот уже полгода она пытается забыть эту «свою историю», которая привела ее сюда. Шесть месяцев она дни и ночи напролет старается наполнить свою душу Господом. Двадцать пять с половиной недель она просит у Бога прощение за ненависть в душе, с которой пришла сюда, и неустанно молится за спасение душ грешников, причастных к ее бедам. Сто семьдесят семь дней она самой себе не разрешает возвращаться в тот страшный день, который изменил ход всей ее жизни. Даже на священной исповеди она так и не смогла до конца открыть сердце священнику, а Анастасия вот так беспардонно и легко хочет узнать ЕЁ историю?