Владимир Курносенко - Евпатий

Ойе! Не к облегченью ли будет всем, ежели и его, джихангира нашего, развалит на двух Бату размахавшийся что-то мельницей-ветрянкой орусут?

Круглолицый, похожий на молодую рысь монгол поймал на себе злобный, но тотчас же подломившийся при скрещении взгляд Угорелого и, безошибочно угадав жертву, двинул на него низенькую свою крупноголовую лохматулю.

Приблизясь на необходимо нужное расстояние, от левого бедра бросил развёртывающийся по мере лёта басалык, и даже не удостоверяясь, получилось ли, нет, — потащил. Угорелый обронил бердыш, охватил изнутри душившую горло петлю и, багровея наливающимся лицом, вылетел из седла.

Время от времени он ещё приходил в себя, осязая щекой царапающий, вонявший псиной снег, слышал боль в задранных щиколках под переброшенным туда арканом и, изгибаясь длинным нескладным телом, старался то облегчить волоченье, то, впиваясь пальцами в снег, остановить.

Сэбудей, к тележному трону коего подволок Угорелого нукер-рысь, озабоченный другим, отвернулся, равнодушно скользнув глазом по живому трофею, и нукер-рысь, занявший у верных место выбывшего Лобсоголдоя, ткнул в обиде неоценённости распластанное костлявое тело (Угорелого) пикой под пятое слева ребро.

Толком не очухавшись после падения, Угорелый умер, не успев сообразить, что это смерть.

Прижатый к двуствольной замшевшей в комле берёзе, одиноко мучавшейся на ветру у занесённого снегом ярка, Панфутий Кочкарь в боярском бархатном кафтане с золотыми шнурами, надетый на бахтерец, задышливо и кое-как отбивался от трёх взявших его в ловушку бурулдаевых ратников.

Меняясь местами и пересмеиваясь, они устрашающе взвизгивали, крича: «Озлох, орусут! нядлах, орусут!», — что, как видно, означало сдачу без не имеющего более смысла сопротивления на милость победителя.

Смакуя его страх, они явно длили глумливое своё преобладанье, не спешили убивать. Но, может быть, они и ошибались чуточку в Панфутии Кочкаре! Теперь, когда собственная смерть, прыгая в двух шагах, заглядывала с любопытством в самые глаза, та помрачившая душу усталь, что легла на неё, когда осёкшимся отцовым оком увидел Кочкарь восковое личико младшей Устеньки, выраженье недоумения, застывшее в нём, она, усталь эта, выходила с потом теперь, как отрава. И когда татарам прискучило наконец возиться с ним, когда, подшагнув, лучший из них вступил во всё убыстряющийся обмен ударами, а два других двинулись в обход к ярку, он, Пафнутий Кочкарь, забывая возраст и страх, взметнул, как бывало, одебелевшее рыхлое тело вверх и, толкнувшись ногами о спружинившую берёзовую тверь, в один прыжок оказался за спиною у лучшего.

Поперечным вертушечным ударом снеся тому половину башки, второго — замершего с раззявленным от удивления ртом, не останавливая меча, ткнул в брюхо, а третьего, кинувшегося наутёк, достал сзади через шею с протягом.

* * *

*

Сглатывая горькую слюну и дрожа-вздрагивая от возбуждения, Бату-хан, как приклеившись, всё не мог отвести зачарованного взора от сёкшего без передышки его воинов витязя. Если разбираться, и сам не сказал бы в точности, кому, чужаку этому или своим, желает сильней победы.

— Добрый кулюк! — угадывая отношение, пробормотал уморившийся от огорчений Сэбудей-богатур. — Опасаюсь, сокол, как бы весь Бурулдаев тумен не уложил подушкою он под свою щёку*.

* Умереть на подушке, на трупе врага (у монголов).

По его команде лучшие, набранные из табунщиков-пастухов арканники ойратских сотен окружили орусута, рассредоточившись в круге на расстоянии двух корпусов лошади. «Витязя, мужа с тяжёлым мячом, им, заарканив, связать нипочём...»

Но и это, и арканы не выручили, нет! До девяти раз по крику «шидах!» бросали волосяные верёвки те, кто, бывало, мчавшегося в опор кулана спелёнывал, и все девять не человек, а крылатый дух этот успевал разрубать исчезающим с глаз мельничным разворотом.

Точно змеи с отрубленными башками, все как один валялись они под копытами грудящихся лошадей.

С блистающим отвагой лицом на телеги сызнова взобрался Шейбани и, клоня в изъявленье почтительности водружённый на голову шлем, умолял брата о дозволенье выйти .

Сэбудей, принимающий ныне без того слишком много решений, на это, семейное, положил внимания не обращать. Хотя бывшему не в себе соколу как раз с весельчаком-то Шейбани и не следовало б попускать...

Сопровождаемый десятком кулюков личной золотой сотни, разлетевшийся ураганом Шейбани врезался в теснину побоища.