Василий Довбня - Гренландский кит

К нему подошел начальник смены, поздоровался за руку и стал в сторонке. Стоять перед Дибуном было опасно, он мог, шутя, животом своим придавить к переборке или вздохом отбросить человека на сажень от себя. Настоящий шутник был Паша Пузо! Они переговорили о чем-то и разошлись.

Тонкую операцию надо было начинать с телеграммы, которая лежала у Дибуна под сукном. В ней было указание Главка проверить лежбище морских львов и котиков на рифах у острова Белый, снабдить мясом кормушки для песцов». Вот пусть инспектор по надзору Пуствойт и сходит туда на пару дней на «Ретивом» — заодно судно и питьевой водой пополнится, с водопада, — решил Дибун. — А план выполнять надо по всем показателям».

Через четыре часа китобоец во главе с ожившим после скучных дней безделья инспектором Пустовойтом ушел по назначению.

Моя вечерняя вахта началась в дрейфе. Любуясь темно-синим бокастым великаном у борта, мы ждали приказа на подход к «Олеандре».

— Странный вы человек, зевнув неожиданно, сказал рулевой Ивин, — Вы один у нас такой, с высшим образованием. А все волнуетесь, переживаете… Мне бы ваше образование — Странный вы.

— А вы? — спросил я.

— Мы работаем, знаем чего нам надо, — ответил матрос.

— Игорь, мы ведь не только работаем и не только на себя, пора думать… море не бездонно, — неубедительно протестовал я.

В те годы, у нас, только и говорилось о необходимости беречь природу от империалистических хищников. Я испытывал ко всем первобытное доверие молодого специалиста, потому и обижался, что меня не понимают… Честно говоря — китов мне было жалко.

В первые месяцы путины я не знал, что команда называла меня — «Чудик…» Случилось это после того, как я будучи добросовестным до глупости вахтенным помощником ночью ходил и проверял вахту, когда мы были в зимнем ремонте. Китобоец стоял кормой к берегу, вокруг судна плавал битый лед, на берег вел крутой и узкий трап. У трапа, в генеральском белом тулупе, трижды завернутый в него, сидел в кресле матрос и, естественно, спал…

Мои ночные обходы матросам казались выражением несусветной дремучести..

— Чудик появился, — говорили друг другу моряки, — ходит ночью и проверяет вахтеных.

Экипаж был опытный, дружный и, по настоящему смелый, сегодня я бы сказал, прикольный. Все относились ко мне по-товарищески, но с любопытством, того и гляди подначат, или начнут подкалывать, шутников было предостаточно и почти все насмешники и зубоскалы…

А в день выхода, с утра Клюев пристал ко мне и начал просить сигнальную ракету.

— Дашь стрельнуть, Третий, когда будем проходить Улис — там внук с бабкой будут провожать меня. Ну, дай третий, спишешь в море, не будь скволыгой…

Отошли мы на моей вахте. Подошли на траверз Улиса — А Клюев исчез!

— Нет его на вахте, — сказал стармех. Начали искать… Сбавили ход. Тревога!

— Нашел! — Радостно заорал боцман — В трубе спит!

— Как он туда попал? — спросил удивленно капитан.

— Сел на комингс двери, проводы сморили, он сполз на обрешетник в трубе и уснул. — Смеялся боцман.

На радостях мы продолжили путь.

Тихий апрельский сизый вечер, при громадной круглой Луне — вокруг видно все, как днем. Слева темнел берег в россыпи золотых огоньков поселков… Вдруг услышал я как мычание:

— Эээ, осторожней, кто там, — просительно-предупредительно говорил Ивин и тыкал рукой вверх.

Я взглянул туда и оторопел. На рейке для тента, надо мной в белом балахоне, с белым мешком на голове, упруго балансировала, раскидывая в стороны рукава фигура.

Лунатик, подумал я и начал скуля, уговаривать его прекратить это. Но белая фигура прошла до самого края верхнего ходового мостика, остановилась, мне показалось, готовилась прыгнуть вниз на палубу, видимо пожалела меня, потому развернулась, прошла над нами назад, спрыгнула вниз на шлюпочную палубу и, вильнув нахально задом, убежала за трубу.

— Что за чертово наваждение, — выругался я. — Кто это?

— Не знаю. Повар? Но у повара и халат, и колпаки грязные… Шутники наши что ли?!

Я стал на руль, послав матроса на проверку.

— Ну что? — спросил у матроса. — «Луна в самый раз для таких» — прикидывал и тревожно оглядывался я вокруг.

— Ничего. Все спокойно. Все сидят в столовой и повар, в своем грязном халате, играет в шашки. Удивились, когда я зашел…

— Смотри, Третий, что он делает нахал, — показывал на корму Ивин. Я вздыбился!

К нашей корме почти впритык подошел следующий с нами на промысел китобоец «Свирепый» и его высокий бак с пушкой почти наехал на нашу корму. В серебристых лучах Луны белела его надстройка, а его топовые огни ярко освещали нас с матросом, нашу кормовую мачту, трубу и спасательные шлюпки, а бортовые огни его нехотя раскачивались на мелкой зыби и рассыпали свои зеленые и красные стекольные блестки. Мне показалось, что его плоский бак с зачехленной пушкой вот-вот врежется в нас… Вместо того чтобы остудить пыл моего сокурсника Севу, вызвав на УКВ, я бросился к тифону и дал пять коротких гудков. Это была моя первая самостоятельная ходовая вахта. Действие мое было может и не вполне разумное, но по моему разумению самое решительное. И шумное.