Кнут Гамсун - За океан

Четыре молодые дамы в задорных костюмах «Карла-Юхана» и с синими кругами под глазами прогуливались парами мимо нас, болтая между собой. Они старались приспособиться к предстоящему пребыванию на борту, большими голубыми глазами оглядывались вокруг, заговаривали со всеми более лёгкомысленными по виду матросами и бесстрашно переступали через тюки багажа, лежавшие на их дороге, при чём даже не вынимали из карманов пальто своих маленьких пухлых ручек. Когда одной из них случалось оступиться, то все четверо разражались смехом, и было видно, что жизнь на борту кажется им очень весёлой.

Я спустился вниз, чтобы отыскать себе койку с более или менее опрятными соседями. Но мой молодой попутчик тем временем уже позаботился об этом; точно король на троне, сидел он на своём соломенном матраце и яростно набрасывался на всякого, кто хотел отнять у него койку.

Поблизости от нас нашли приют также Кристен Нике и его товарищи. Двое из них были «обыкновенные ремесленники», как выразился господин Нике; у них был общий кошелёк и общий сундук, хотя они не были братьями. У третьего были более нежные руки и весёлое, лукавое выражение лица; он был из купеческой семьи.

Этот человек потом, в течение всего переезда, доставлял нам много удовольствия. Ни разу не знавший морской болезни, всегда весёлый, охотно помогавший всем и всегда готовый на всё, он постоянно носился между пассажирами, охотно рассыпая везде свои шутки.

Сам он, этот маленький смешной человек, знал в жизни, по-видимому, только одно удовольствие — именно, всячески дразнить своего товарища по путешествию Нике, которого он всегда называл по имени: Кристен. И очень редко случалось, чтобы они между собой были в мире. Иногда он будил семинариста среди ночи, чтобы спросить его, как он себя чувствует, или сообщить ему, который час. И Нике, взбешённый, просыпался и клялся жестоко отомстить «негодяю» за его проделку. Потом оба снова засыпали.

Теперь все они стояли и ждали обеда.

— Нике должен там сделаться пастором, — сказал купец.

Нике рассмеялся. Он — пастором?! Нет, слишком он просвещённый человек для этого.

И он обернулся ко мне и спросил, чем в сущности следует заняться там человеку с таким образованием, как у него? Он не принадлежит к числу тех, которые презирают физический труд, но нельзя же не признать, что он носит в себе задатки для кое-чего другого. Он подумывает о месте профессора в каком-нибудь колледже.

Когда прозвучал звонок к обеду и к нам вниз спустили большие котлы с пищей для эмигрантов, поднялся такой шум и суматоха, что я почёл за лучшее на время уйти на дек. Грозила опасность целости наших членов. Матрос, исполняющий обязанности полицейского на палубе, признал положение дел таким, что ему по совести можно уже убраться подобру поздорову, — убраться теперь, покуда он ещё в состоянии сделать это без чужой помощи. Люди свободные, холостые могут ещё решиться принять участие в этой свалке, но у него в Копенгагене жена и дети.

Я пробыл на верхней палубе полчаса и, когда шум там, внизу, несколько утих, снова спустился. Мои новые знакомые, так же как и мой юный попутчик, сидели все вокруг ящика, разрезывали и ели кусок прекрасного желтоватого сала, который точно нарочно был создан для того, чтобы вызывать морскую болезнь. И везде, на каждой койке, в каждом уголке были заняты обедом.

Да, человек живёт для того, чем он живёт! Ни на одном лице уже не было и следа слёз, которые проливались о только-что покинутой родине. Сало лежало на ящиках, валялась на полу и по матрацам, кусочками сала играли дети, ими перебрасывалась молодёжь; все сидели с салом в зубах, в руках, на коленях, — всюду блестели эти жирные жёлтые кусочки, оставляя везде пятна.

Многие ели с завидным аппетитом. Горцы из узких горных лощин в первый раз в жизни, вероятно, имели случай вместе с постоянной своей пищей, простым хлебом, — уписывать и это лакомство, сколько душа пожелает.

Моему юному попутчику, человеку такого же бедного происхождения, как и я сам, пришлось, впрочем, очень дорого заплатить за его первый обед на борту океанского парохода. Всё послеобеденное время он лежал у себя на койке, чувствовал себя очень плохо и всякий раз, как я проходил мимо, заговаривал со мной о сухих корабельных сухарях, так отлично высушенных сухарях, которые смело можно есть. Или же он спрашивал у меня совета, что делать против тошноты.

Напротив, господин Нике от сильного брожения в желудке испытывал некоторую вялость. Он относится к этому спокойно, говорил он, и вовсе не собирается принимать какие-либо меры. Но вечером, позднее, ему пришлось порядком повозиться с этим. Нам было слышно, как он очень усердно разыскивал один ключ, которым, в конце концов, и завладел, а потом ни за что не хотел отдавать другим, хотя ключ был от одного «удобства», куда имели право входа и другие пассажиры.