Кристин Лестер - Вместо свадьбы

— Когда? — машинально спросила она, а Бернар почему-то испугался.

— Н-нет. Это я немного… господи, правда, о чем это я? Прости, перепутал.

В самом деле, несмотря на то что уже год работали вместе и пережили не один праздник в компании, они ни разу не танцевали за все время знакомства.

— Перепутал?

Он словно начал куда-то торопиться:

— Ну да… давай просто… сейчас будем вместе. Мне так приятно, когда ты в моих руках. Мне приятно было нести тебя, когда ты… Нет, конечно, я очень испугался, что ты замерзла или повредила себе что-нибудь, но… — Он вдруг неожиданно подхватил ее на руки и закружил прямо среди столиков кафе, продолжая что-то говорить, говорить…

Эвелин всерьез испугалась. Это не было похоже на спокойного Бернара. Это было похоже на какой-то поток сознания. Может, он — сумасшедший?

— Нет, — ответил он, словно прочитал ее мысли, и опустил ее на ноги. — Нет. Просто я очень счастлив сейчас. И очень несчастлив оттого, что это «сейчас» заканчивается. И нам надо домой. А завтра…

Эвелин вдруг все поняла. Она вспомнила, как Бернар смотрел на звезды в ее день рождения и как легко прозвучали и, наверное, трудно дались ему эти заветные слова: «Я тебя люблю».

Он боится ее. Боится и отчаянно любит, поэтому ведет себя так по-дурацки весь день. Ведь это последний день. И первый. Их первый общий день, когда они просто так, без всякого веского повода решили провести его вместе. Целый день! Если бы она кого-то так же сильно любила, она тоже, наверное, вела бы себя не совсем адекватно.

И Эвелин, желая подарить ему надежду и не очень хорошо понимая, насколько она будет разрушительна для Бернара, притянула его к себе и поцеловала в губы. Он начал отвечать, но как бы нехотя. Словно ему было лень это делать или неприятно. И это совсем не вязалось с тем, что он только что говорил.

— Бернар, ты не хочешь меня целовать? — спросила она, чуть отстраняясь.

— Нет, не хочу.

— Почему?

— Потому, что ты жалеешь меня. А мне не нужна твоя жалость.

— Я не жалею тебя. Я просто так хочу…

Ей казалось, что он весь дрожит, словно в лихорадке. Что он с трудом сдерживает себя, чтобы не взорваться. И что его терпение висит на волоске.

— Эвелин, пойдем прогуляемся. Все равно мы уже всюду опоздали, и возвращаться на такси — наша судьба. Какая нам разница?

— Ну… пойдем.

Они вышли на воздух, и Эвелин посмотрела на небо. Оно было еще светлым, но где-то в глубине его уже были видны звезды. Как тогда.

— Ты собирался мне что-то сказать.

— Я?

— Да. Нет?

— Да.

— Говори.

Он встал перед ней, словно провинившийся школьник, и сказал:

— Эвелин, я — дурак.

— Что?

— Я дурак. Я промотал свой последний шанс. Мне остается только сознаться тебе в этом… И все.

— Какой шанс? Какой дурак?.. О чем ты, Бернар? — Она взяла его за плечи и снова почувствовала, как сильно он дрожит. Впрочем, может быть, это от холода. — Что происходит? Ты можешь мне объяснить?

— Ты разбила меня в пух и прах, Эвелин! Я… я не боюсь в этой жизни никого, ты знаешь. Я умею в этой жизни все. Это ты тоже знаешь. Но вот появилась одна прекрасная юная девочка и разрушила меня до основания. И сейчас я стою перед ней и понимаю: да, я — слабак! На самом деле я никакой не сильный и ничего я не умею.

Она пожала плечами и, улыбаясь, взяла его лицо в свои ладони.

— Бернар, ты — прекрасен. И ты мне… нравишься таким, какой есть. Тем более я еще не знаю, какой ты есть, и мне интересно открывать тебя заново. Ты для меня — мешок с сюрпризами. Мне уютно и хорошо с тобой, и ты… ты нужен мне.

Последние слова она произнесла почему-то шепотом, и они словно проложили между ними невидимый мостик.

Бернар потянулся к ее губам. Если он сейчас поцелует меня, подумала Эвелин, мы точно никуда не поедем на такси! И, возможно, Бернар не поедет ни на какой остров. По крайней мере, завтра.

И она поняла, что отчаянно хочет этого. Чтобы они не поехали на такси. И чтобы он…

Губы Бернара оказались самыми вкусными на свете, во всяком случае, Эвелин не смогла отследить, когда начался этот поцелуй и когда она успела потерять ощущение времени. Она не знала, что от поцелуя можно получать такое наслаждение, когда все тело изнывает от удовольствия, когда живот сводит судорогой, словно они уже…

Впрочем, и эту деталь она тоже не смогла охватить сознанием, да и сознания-то по сути дела никакого не осталось: Эвелин просто висела у Бернара на руках и не видела, не слышала ничего вокруг.

Она пила его губы и не могла напиться. Жажда никак не утолялась, а может, все это — сон? Это вино, наверное, сыграло с ней такую шутку: ей снится Бернар, как он подхватывает ее на руки, как кружит по мостовой и кричит в небо: