Элизабет Огест: Странный брак

— Разговариваешь с собой? Верный знак, что тебе пора выписываться из этого заведения, — сказала Оливия Миллер, входя в палату.

Элоиз улыбнулась медсестре. В течение последних двух недель она подружилась с Оливией. Теперь Элоиз знала, что медсестре — за сорок, ее мужу Дану двадцать пять лет и у нее четверо детей. Она узнала также, что больница находилась в Эшвилле, штат Северная Каролина. Оливия же родилась и выросла в другом городке этого же штата, в Хорнсбурге, находившемся в двадцати милях отсюда, на юго-западе. Этот городок, уютно примостившийся в горах Северной Каролины, был родным и для Элоиз. Она в нем родилась, выросла и жила до сих пор. Сюда, в эту больницу, она угодила из-за травмы.

— Ты знаешь моего мужа? — спросила Элоиз медсестру.

— Хорнсбург довольно маленький городок, там все знают друг друга. Кого-то я знаю лучше, кого-то хуже. Что касается твоего мужа, то я не могу сказать, что знаю его хорошо. Так, кое-что слышала... — ответила Оливия. — Открой-ка рот, — приказала она, собираясь измерить температуру Элоиз.

— Так что же тебе о нем известно? — спросила Элоиз.

Оливия, проверив ее пульс, ответила после некоторого раздумья:

— Я знаю, что он оказался гораздо лучше, чем многие о нем думали.

— Как это? — спросила Элоиз, держа во рту градусник.

После некоторого колебания Оливия, пожав плечами, заговорила:

— Пожалуй, в том, что я тебе скажу, нет ничего дурного. Доктор Грин считает, что ты сама должна вспомнить свое прошлое, но ведь прошлое Джонатана — дело другое, тем более что вы познакомились уже взрослыми и ты ничего о его детстве не знаешь. Кроме того, будет честнее по отношению к нему, если о нем расскажу тебе я, а не твоя матушка, которая его не выносит.

Насчет матушки медсестра была права. Когда Джонатан, приехав в больницу, заставал в палате Мюриель, та обычно вела себя более чем нелюбезно: быстро прощалась с дочерью и уходила. Если же Мюриель приезжала, когда у Элоиз был Джонатан, она даже не входила в палату, а просто говорила, что придет попозже.

Заметив на лице Оливии сомнение, Элоиз сказала:

— Чтобы принять важное решение, мне необходима некоторая информация.

Оливия кивнула, соглашаясь.

— Мать Джонатана звали Вивиан Тавиш, и с молодости жизнь ее, как говорится, не задалась. Сына она родила в семнадцать лет. Без мужа. Кирту Кагану, которого она считала отцом ребенка, едва исполнилось девятнадцать. Семья Кирта заявила, что знать не желает о ребенке, а сам Кирт сбежал в Калифорнию еще до того, как Вивиан с младенцем вернулась домой из больницы. Насколько я знаю, Джонатан никаких контактов с семейством Каганов не имел. Кирт так и не вернулся. Остальные же члены семьи просто игнорировали существование Джонатана. Сейчас все братья и сестры Кирта покинули город, а его родители несколько лет тому назад переехали во Флориду.

Оливия смолкла и покачала головой, будто не одобряла поведения Каганов, а потом продолжила:

— Воспитывать мальчика Вивиан помогали ее родители. Но делали они это, я думаю, скорее из чувства долга, чем из любви. Во всяком случае, лаской малыша не баловали. —

Оливия, заволновавшись, взглянула на часы. — Пора проверить температуру. — Взяв у Элоиз градусник, она внимательно посмотрела на него. — Нормальная, — сказала она с улыбкой.

Улыбка получилась принужденной. Было видно, что Оливии неловко выкладывать про Джонатана всю подноготную. Элоиз, однако, решила не отступать: слишком велико было ее любопытство к угрюмому мужчине, за которого она почему-то вышла замуж.

— Значит, он вырос в семье матери? — спросила она Оливию, когда та стряхивала градусник.

— Нет.

— А кто же его воспитывал? — допытывалась Элоиз. Ее желание узнать как можно больше о Джонатане становилось таким сильным, что она даже попыталась задержать медсестру, когда та вознамерилась уйти из палаты.

— Его мать не ужилась с родителями, — медленно ответила Оливия. — И винить ее в этом нельзя. Слишком они были властные и холодные. Говорят, они не давали ей никакой свободы. Ей не разрешалось иметь друзей, а за ребенком они присматривали, только когда она была на работе. Они настаивали, чтобы в остальное время она сидела дома и занималась сыном. Да, жизнью это не назовешь. Это было похоже на бесконечное наказание за когда-то совершенную ошибку.

Оливия вздохнула с состраданием.

— Джонатану исполнился только год, когда его мать вместе с ним уехала от родителей.

Она сумела прокормить себя и сына и не остаться голой.