Оливия Уэдсли - Горькая услада

Эшли не рассмеялся в ответ на это шутливое замечание. Он никогда не был таким жизнерадостным, как брат. До войны он был в меру веселым молодым человеком, но теперь тяжелая болезнь в корне изменила его характер. Эшли стал фанатиком в некоторых вопросах, особенно, когда дело касалось фамильного замка, который, согласно оговорке в завещании, переходил вместе с Северным поместьем к дальним родственникам, если носитель титула не оставит наследника. У Рентонов были другие, более близкие родственники, к которым Эшли относился вполне доброжелательно, — молодые люди, взгляды и политические убеждения которых так же консервативны, как у него самого; они бы продолжали управлять имением, как это делал он.

Но Аллентоны, имевшие право наследования, если у Роднея не будет детей, отличались большим свободомыслием.

— Безумцы! — со злобной яростью говорил о них Эшли, а Родней, которому они очень нравились, считал, что у них есть какой-то заскок: у них были определенные убеждения и стремления, ради которых они жили и которые, по мнению Роднея, сводились к весьма большим неудобствам: к разделению земли, основанию городов-садов, повышению заработной платы и так далее; все же, в глубине души, Родней восхищался ими, Эшли — больной и раздражительный — проклинал их.

Внезапно он сказал:

— У тебя есть одна очень странная черта, Родди: ты способен под влиянием внезапного порыва сойти с прямого пути, быть благодарным до идиотизма. А такого рода безрассудное благородство очень редко приводит к счастливому равному браку. Только одинаковое происхождение и воспитание, общие вкусы и интересы могут дать это. Целая лекция, не правда ли? Но я до сих пор не могу забыть той маленькой француженки и твоего увлечения ею. Ты во что бы то ни стало хотел спасти ее. Выздоровление для тебя никогда не было так необходимо, как тогда.

Родней рассмеялся — он был сердит на Эшли за неуместное напоминание о давно забытом романе, но все же слишком любил и жалел брата, чтобы позволить себе высказать хоть малейшее недовольство.

— Каюсь. Виновен. А теперь поговорим о будущем. Мне нравится твой план, Эш. Странно, но, возвращаясь домой, я подумал о том, как хорошо было бы побывать в Рентоне. Давай поедем раньше туда, а потом уже отправимся в Лондон на поиски моей будущей жены.

Эшли положил свою худую бледную руку на сильную руку брата.

— Я думаю, ты мог бы сто раз на день бросить меня и не считаться со мной. Как тебе не надоест возиться с калекой?

— Какая чепуха! — возразил Родней, краснея.

Он поднялся.

— Не хочешь ли пройтись немного? Можно зайти в казино. Там теперь, вероятно, не много народу; тебе нужно прогуляться.

Эшли, по обыкновению, совсем не хотелось выходить, но он знал, что Родней предложил ему это потому, что чувствовал себя не в своей тарелке.

— Отличная мысль! Позвони, пожалуйста, Григсу.

Кресло Эшли поставили в большой закрытый автомобиль, и он мягко покатил по направлению к казино. Родней вошел за креслом брата в большие залы для игры в рулетку. Людей пока действительно было немного, но мало-помалу казино стало наполняться: посетители торопились поиграть до тех пор, пока нужно будет вернуться в отель, чтобы переодеться к обеду.

Какой-то человек, игравший за центральным столом, со скрытым любопытством внимательно следил за обоими братьями. Немного погодя он поднялся, спрятал в карман выигрыш и подошел к одному из кассиров.

— Кто это, Педро, этот калека в кресле и второй — рядом с ним? Я их где-то видел, но не могу вспомнить где.

— Калека — это очень богатый и очень эксцентричный человек, некий лорд Рентон, а второй — его младший брат. Им принадлежит «Цветочная вилла».

Дин тихонько присвистнул и отошел от него.

Рентон… Но ведь они невероятно богаты, а этот малый сказал Бит, что он профессиональный танцор, и она поверила ему.

В глазах Дина появился веселый огонек: его и забавляла, и сердила вся эта история: авантюрист по натуре, он восхищался маневром Роднея, а его дремлющее, но не погибшее окончательно благородство порицало этот поступок.

Он вернулся в отель и вошел в гостиную. Там никого не было. Тогда он поднялся в комнату жены.

Определение «обворожительная» как нельзя лучше подходило к леди Дин и было общим мнением о ней еще в дни ее ранней юности. Немногие из ее друзей были достаточно проницательны, чтобы разгадать под этой обольстительной внешностью незаурядный ум.

Леди Дин была дочерью очень родовитого пэра, разорившегося на торфе и женщине, которая в свое время сводила с ума весь лондонский свет. Дороти унаследовала от своих родителей два странных и противоречивых качества, которые в ней, однако, дополняли одно другое: безрассудность и проницательность.