Оливия Уэдсли - Горькая услада

— Курьер привез эти письма из Лондона, — сказал Рентон, указывая длинной, худой рукой на плоскую ярко-красную коробку, стоявшую на столе. — Там есть много интересного, например, вырезки из газет о беспорядках в Марокко.

— Билл Савернак поступил в отряд воздушного флота, который отправился туда; он звал меня с собой. Я отказался, объяснив ему, что мои военные подвиги кончены, по крайней мере до тех пор, пока Англия не начнет воевать.

Они еще долго курили и разговаривали, пока Григс, наконец, не вернулся за Эшли. Тяжело опираясь на палку, Рентон с помощью лакея заковылял к выходу. Родней молча следил за ним; веселый огонек, сверкавший в его глазах, погас, и всякая радость, правда, временно, умерла в душе.

Эшли был таким красивым малым до войны, таким прекрасным спортсменом. Когда после ранения он вернулся домой, никто не беспокоился о его здоровье. Все были уверены в благоприятном исходе, но потом оказалось, что его рана заражена, а теперь он почти совсем парализован.

И тогда же его бросила Леонора. Это был очень низкий поступок с ее стороны.

Эшли всегда заботился о Роднее. Когда тому минуло восемь лет, их родители внезапно умерли, и Эшли, который был на двенадцать лет старше, вполне заменил ему отца. Родней боготворил своего старшего брата; он был для него олицетворением всего самого лучшего, самого сильного и красивого.

Война разразилась, когда Эшли исполнилось тридцать четыре, и оба брата сразу же приняли в ней участие, словно это было развлечение вроде обыкновенных скачек.

Когда Эшли, наконец, выведал у врачей правду о себе, он сказал Роднею:

— Теперь мне все ясно. Отныне ты будешь руководить всем, как старший.

Родней чуть не заплакал тогда; в отчаянии, не замечая того, что делает, он прижался к больной руке брата. И Эшли, стиснув зубы от боли, постарался утешить его.

С тех пор прошло три года, и за это время даже необычайное мужество Эшли покинуло его. Он осунулся, и ему вполне можно было дать пятьдесят лет.

Родней не мог забыть того дня, когда Эшли позвал его к себе и с лицом, искаженным бессильным гневом, с горечью сказал:

— Последний приговор самый отрадный. Я могу жить еще долгие годы: двадцать, тридцать лет — подумай только: жить таким образом…

Они много путешествовали, развлекались — по мере возможности. Родней почти не оставлял Эшли одного. Теперь на Роднее лежала обязанность руководить всеми делами и заботиться обо всем. Он с удовольствием остался бы в замке Рентон, но Эшли, который обожал поместье, внезапно разлюбил замок. Он приобрел имение в Шотландии и, вскоре после этого, повинуясь какому-то минутному капризу, виллу на Ривьере, которая уже успела надоесть ему. Его яхта стояла здесь же, в гавани. Эшли иногда утром приказывал, чтобы ее снарядили к отплытию, а после полудня отменял это приказание. Ему невероятно быстро надоедало все.

— Что ты делал сегодня вечером? — спросил он Роднея, когда тот поднялся к нему пожелать спокойной ночи.

— Если она дочь Маркуса Дина, то я ей не завидую, — заметил Эшли, услышав о Сильвии. — Ты помнишь скандал с Иорресом? Этот Дин из той же породы. Он женился на одной из Эшдайлз. Ее происхождение тоже весьма туманно, но она очень хороша собой.

— Она сестра Леоноры, — медленно произнес Родней, — кузина, кажется. Спокойной ночи, дружище!

Точно в назначенный час, как и обещала, Сильвия сошла в вестибюль. Родней следил за ней, когда она спускалась по лестнице, уставленной кадками с гортензиями, и подумал, любуясь ею, что на вид ей можно дать не больше пятнадцати лет и что она необычайно привлекательна.

В ней не было бьющей в глаза, ослепительной красоты; но мягкие, прелестные золотисто-рыжие волосы, большие серо-синие глаза, настолько глубокие, что казались лиловыми, и удивительно стройная, изящная фигурка делали ее неотразимой.

На ней было белое с синим муслиновое платье, отделанное мелкими оборочками, и маленькая фетровая шляпа цвета гиацинта, кокетливо изогнутая по самой последней моде; длинные перчатки из белой замши закрывали руки выше локтя.

— Сколько вам лет, Сильвия? — спросил Родней.

— Ровно восемнадцать, — ответила она.

Родней был поражен. Она выглядела гораздо моложе, и ему почему-то хотелось, чтобы это в действительности оказалось так. В восемнадцать лет заводить знакомство с наемными танцорами в курзале! О, это было не совсем прилично!

— Вашего отца зовут Маркус Дин?

— Да, а почему вы спрашиваете? Вы с ним знакомы?