Джуд Деверо - Черный Лев

– Боюсь, рыцари мои, вы не слишком нравитесь моему сыну.

– Ну… почти год ушел на то, чтобы он появился на свет, если считать со дня вашей свадьбы, – обрел голос Корбет. – Так что кое-кто из нас выиграл пари и немного разбогател.

Ранулф недоуменно нахмурился, но тут же, что-то сообразив, рассмеялся:

– Полагаю, это затея Дейкра. Буду рад, когда ему придется платить! А если пойдет на попятный, с радостью помогу вам содрать с него долг!

Лайонин отвела взгляд, делая вид, что ничего не поняла, но втайне поклялась в один прекрасный день отплатить лорду Дейкру за его наглую самонадеянность.

Ранулф выступил вперед, осторожно взял у нее сына и вынес из хижины. Рыцари последовали за ним. Она подошла к окну и увидела, как отец развернул ребенка и с гордостью показал его окружающим, не переставая хвастаться его силой и здоровьем. Нетрудно было увидеть, с какой нежностью отец обращается с сыном.

Вскоре мужчины разожгли огонь, и Гилберт с Герном отправились в ближайшую деревню за едой и чистым полотном для ребенка. Лайонин в жизни не радовалась ни одному купанию так, как этому, в полуразрушенной ирландской лачуге. Впервые она осторожно вымыла новорожденного, восхищаясь его красотой и глазами, которые, как и предсказал Ранулф, с каждым часом становились все зеленее.

Они провели здесь два дня, в основном чтобы дать отдых ноге Маларда. И поскольку рыцарь отказался ехать в телеге, мужчины умудрились подвесить его ногу к седлу, так чтобы она не сгибалась во время поездки.

Они путешествовали медленно, часто отдыхали, и Ранулф старался выполнять все желания Лайонин, всегда готовый предложить ей помощь. Она так и не спросила, что случилось с сэром Мореллом, Амисией или хотя бы с леди Маргарет, но несколько раз видела, как Хьюго и Ранулф о чем-то беседуют, и инстинктивно чувствовала, что отныне им не грозит никакое предательство.

В Уотерфорде они сели на корабль, плывущий в Англию. Неизвестно, по какой причине: то ли потому, что голова ее кружилась от счастья, то ли оттого, что в животе больше не было ребенка, – но морская болезнь ни разу ее не побеспокоила. Она часами простаивала у поручня, наслаждаясь соленым запахом моря и теплым ветерком.

Им предстояло еще долгих пять дней пути до Мальвуазена, и никогда еще она с таким нетерпением не ждала возвращения в родной дом. Даже плавание на пароме, казалось, заняло целый день. К тому времени, когда они увидели серые башни замка, Монтгомери исполнилось семнадцать дней, и он уже начал набирать вес. Он почти все время спал, часто лежа на сильной руке отца, безразличный к окружавшим его людям и событиям.

Когда они показались у ворот замка, пропели трубы, и обитатели замка и деревенские жители бросились приветствовать хозяев. Весть о появлении ребенка быстро распространилась по острову, и люди столпились, чтобы увидеть младенца, и громко, радостно вопили при виде темноволосой головки.

– Ранулф! – воскликнула Лайонин, коснувшись его руки, и показала вперед, на группу всадников, выехавших из ворот замка. Он кивнул. Она пришпорила коня, не обращая внимания на стражей, которые последовали за ней. Подъехав ближе, она спешилась и с широко раскинутыми руками бросилась к всадникам. Леди Мелита обняла дочь, и обе заплакали радостными слезами.

– Ты здорова, дочь моя? – спросила она. – Тебе не причинили зла?

– Нет, я здорова и очень счастлива снова вернуться домой. Отец тоже здесь?

Мелита отступила, и Лайонин обняла отца, который незаметно вытер слезу.

– Ты хорошо выглядишь, дочка. И очень походишь на львицу, в честь которой тебя назвали.

Лайонин с сияющей улыбкой смотрела на родителей.

– И она произвела на свет львенка, вашего внука. Зеленоглазого, черноволосого, с железными легкими, – объявил Ранулф, соскользнув на землю и даже не потревожив ребенка, которого бережно держал.

Мелита взяла спящего младенца и коснулась его личика. Вместе они прошли через западный барбакан [6]и оказались во внутреннем дворе, где собрались слуги из замка, ожидавшие своей очереди взглянуть на дитя. Когда они оказались в Блэк-Холле, первым, кого увидела Лайонин, был Брент. Мальчик сидел один на мягком сиденье-подоконнике, очевидно, растерявшись от такого шума и не понимая, что с ним теперь будет. Ранулф и Лайонин отсутствовали больше четырех месяцев, а для шестилетнего ребенка это большой срок. Теперь они казались ему почти чужими.

Лайонин уселась рядом с ним, пока остальные передавали Монтгомери с рук на руки.