Джуд Деверо - Бархатная песня

Высокая каменная стена окружала небольшой городок Мортон. Этим ранним утром на множество домой, теснившихся внутри, падала длинная тень, аккуратные дорожки лучами разбегались от возвышавшихся в центре церкви и белой ратуши. Едва забрезжил рассвет, собаки стали потягиваться, заспанные женщины лениво направились к городскому источнику, и четверо мужчин, с топорами на плечах, уже ожидали, когда стражники откроют тяжелые дубовые ворота в каменной стене.

В одном из ничем не примечательных двухэтажных побеленных домишек Аликсандрия Блэкитт напряженно прислушивалась, не заскрипят ли ворота. Едва заслышав желанный звук, она схватила мягкие кожаные башмачки и на цыпочках пошла к лестнице, которая, как назло, находилась напротив спальни отца. Проснувшись задолго до восхода солнца, она уже давно облеклась в платье из грубой шерстяной ткани. Сегодня в первый раз хрупкое тело не вызвало в ней отвращения. Казалось, всю жизнь она мечтала, что подрастет, прибавит в весе и формы станут округлыми. Однако к двадцати годам поняла, что всегда будет плоскогрудой и узкобедрой. «По крайней мере, — подумала она со вздохом, — мне не надо затягивать талию». Проходя через комнату отца, она бросила на него быстрый взгляд — убедиться, что он еще спит, и, подобрав подол шерстяной юбки, стала спускаться, пропустив четвертую ступеньку, так как она была ужасно скрипучая.

Спустившись, Аликсандрия не решилась открыть ставни. Шум мог разбудить отца, а ведь он сейчас так нуждался в отдыхе! Обогнув стол с бумагой, чернильницей и наполовину составленным отцом завещанием, она подошла к дальней стене и любовно взглянула на два висящих там музыкальных инструмента. Жалость к себе из-за физического несовершенства тут же растаяла, как только она вспомнила о музыке. В ее голове уже начал звучать новый напев — нежная, веселая мелодия. Конечно же, это была любовная песня.

— Никак не можешь выбрать? — внезапно раздался голос отца, стоявшего у нижней ступеньки.

Она тотчас же бросилась к нему и, обняв за пояс, помогла устроиться за столом. Даже в темной комнате она без труда могла разглядеть синие круги у него под глазами.

— Уж лучше бы тебе полежать. Чтобы сделать дневную работу, совсем не обязательно подниматься до зари!

Задержав на минуту ее руку, он улыбнулся, глядя прямо в красивые глаза дочери. Отец прекрасно знал, что она думает о своем миниатюрном, как у эльфа, личике со слегка раскосыми фиалковыми глазами, крошечным носом и небольшим округлым ртом, — он достаточно наслушался ее причитаний, но для него все в ней было прелестно и мило.

— Ступай, выбери, какой из инструментов взять, и уходи, пока не пришел кто-нибудь и не объявил, что ему позарез нужна песня о его новой любви.

— Наверное, сегодня мне бы лучше побыть с тобой, — прошептала она, и на лице ее отразилась озабоченность. За этот год у отца три раза сильно болело сердце.

Аликс! — предостерегающе сказал он. — Не возражай, забирай инструмент и уходи!

— Повинуюсь, милорд, — засмеялась Аликс, одарив его улыбкой, от которой у него растаяло сердце. Уголки глаз у нее приподнялись, а губы изогнулись, как лук Купидона. Быстрым, привычным движением она сняла со стены длинную цитру со стальными струнами, оставив на месте псалтериум. Повернувшись, она снова взглянула на отца:

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? Не надо бы оставлять тебя сегодня.

Не слушая, отец протянул дочери бювар. В нем находились ручка, чернила и бумага.

— Я думаю, тебе лучше создавать музыку, чем сидеть дома с больным стариком, Аликс, — предупредил он возражения. — Подойди ко мне. — И как обычно отец стал заплетать ее длинные волосы в толстую косу. Волосы были тяжелыми, густыми и совершенно прямыми, без какого-либо намека на завитушки, а их цвет, даже на взгляд отца, был странным. Похоже было на то, словно ребенок, собрав разноцветные нитки, бросил их на маленькую головку девушки. Тут были золотые пряди, соломенные, медные, рыжие, каштановые, мышиного оттенка и — Аликс могла поклясться в этом! — даже седые.

Заплетя косу, отец снял со стены плащ, набросил дочери на плечи и надел на голову капюшон.

— Увлечение увлечением, но не надо забывать о теплой одежде, — с шутливой строгостью предупредил он, осматривая дочь со всех сторон. — А теперь ступай и, когда вернешься, я надеюсь услышать что-нибудь прекрасное.