Недружелюбная - Тройственный грех

Я не знаю откуда во мне появляются силы. Нет, не физические. Силы на то, чтобы перестать лавировать в узких лабиринтах лазеек, которых Саша с каждым днём оставляет мне всё меньше. Силы на то, чтобы признаться, что некоторые вещи могут мне не нравиться.

Я открыла дверь и шагнула в прихожую. Саша, кажется, не ожидал, что я так легко выйду из ванной. По выражению его лица я понимаю, что сначала он воспринял это, как мою капитуляцию. Верил, что сейчас я пойду в спальню, переоденусь, а затем выйду в гостиную и буду с нетерпением ждать Марка. Докажу им, что я не тётка, которой стоит браться за спицы.

– Я отказываюсь в этом участвовать, – говорю

я.

Саша не перестаёт улыбаться. Сейчас это пугает меня сильнее всего, потому что он видит, насколько серьезны мои слова.

– Позволь уточнить, почему?

– Эй, а с какой стати я должна оправдываться?

– Потому что ничего не происходит просто так. Тебе же это нравилось! Ты с таким удовольствием включилась в процесс, что теперь я просто обязан разобраться, что перевернуло твои мысли на 180 градусов.

Он отделился от стены и встал между мной и входной дверью.

– Мне это никогда не нравилось. Просто я действительно верила, что наши практики – в первую очередь свобода для меня, и ты хочешь демонстрировать это. Что тебе от этого спокойнее. Но теперь я вижу, ради чего ты всё это затеял. Только вы двое получаете от этого выгоду, но никак не я.

– Кому ты врёшь? Мне? – Саша вскидывает брови и растягивает губы так, будто находится на кастинге в цирк и его попросили продемонстрировать, на что способна его мимика. – А, может быть, ты просто хочешь немного грубости? Верёвок на твоих прекрасных руках и ногах? Тогда нам с Марком будет проще поделить тебя, сладкая.

Я попыталась прорваться через него, проскочить через правое плечо Саши. Но он ухватился за моё запястье, и мы оба упали на пол. Саша старался зафиксировать мои руки, поэтому я развела их как можно дальше друг от друга, чтобы у него ничего не получилось. Но он на пару десятков килограммов тяжелее меня, а также выше и банально сильнее. Не проходит и десяти секунд, как я слышу, что Саша достает из тумбочки витую пару и готовится меня связать.

– Вика хочет стать сорокалетней ворчливой тёткой, но ей слишком рановато! Милая, помни, что ты ещё молодая и очень красивая! А значит, ты на самом деле очень хочешь этого свидания. Очень хочешь Марка, признайся! А он захочет тебя обуздать, грязная ты сучка! Ну а я буду смотреть на вас со стороны столько, сколько захочу.

В этот момент открывается дверь нашей квартиры, и вот теперь точка невозврата пройдена окончательно.

– Слушай меня, пигалица! Скажи спасибо, что я тебя не заставляю с нами за бой посуды рассчитываться! Сколько тарелок было разбито, напомни-ка мне? Десять. Каждая – по сто двадцать рублей. Итого тыща двести!

– Простите меня! – искренне говорю я. – Меня очень сильно торопили! Я решила, что смогу донести их, и…

– Выметайся отсюда, – перебивает меня женщина в нелепом красном платье.

Пытаюсь не паниковать, глядя на пятно в районе левого запястья на красной ткани, словно на гипнотическую мандалу. Впрочем, ещё сутки в одной и той же одежде – и я сама буду выглядеть как лицо без определённого места жительства. Даже несмотря на то, что в Москву я взяла своё лучшее платье, чтобы не ударить в грязь лицом. А в итоге сижу по уши в этой грязи.

Я пришла сюда в девять утра, чтобы следующие двенадцать часов мыть посуду. Просто зашла в первую попавшуюся рыгаловку около автовокзала от отчаяния и предложила им свои руки взамен на тысячу рублей. Меня тошнило от запаха пены, перемешанной с остатками соусов. И вдвойне мерзко было видеть, как другие посудомойки елозят по тарелкам уже почти начавшими гнить губками, изначальный цвет которых невозможно было угадать. Но в моменты собственной слабости брезгливость уходит на второй план, а пустой карман и вовсе делает меня терпимой ко всему.

Когда до конца моей смены оставался час, в зале было особенно много гостей. Посуда прибывала с удвоенной силой, и мне приходилось носить целые стопки тарелок, чашек, кружек и подносов. Видимо, я не до конца отмыла от жира собственные руки, и в какой-то момент башня из широких тарелок соскользнула с них и рухнула на пол. Ещё до того, как дребезжащее эхо укатилось прочь из кухни, я поняла, что дно достигнуто. Моё дно выглядело, как сливное отверстие в раковине, заполненной остатками пищи, очистками и прочей грязью. Самое мерзкое дно из всех.