Ноэми Норд: Теплая тварь. Эротика. Теория соблазна

Столько в ней было накоплено чистого ультрамарина, что даже в лютый мороз она излучала невидимое тепло!

Стоило погрузиться в нирвану, исходящую от букета ее дыхания, как мир пробуждался в предчувствие весны.

Старейших бодрил оптимизм прекрасной дриады. Задорный смех вселял надежду на скорые перемены. Ее любили все, но я за старшую сестру готова была бы жизнь отдать.

О нас двоих иногда сплетничали. Но что особенного в том, что мы обожали друг друга, глядели только друг на друга?

Что особенного в отражении отражения?

Возможно, бесконечность.

Объятия дриад отличаются от человеческих, их смысл не в соприкосновении тел, а в воссоединении ароматов. Композиция летучих веществ отражает картину внутренней солнечной чистоты. Малейшая частичка гнили или мутация хромосом воспринимаются, как муторный запах распада.

Но когда густые цветочные туманы сплетаются, мы рождаем новый букет аромата, который вводит души в неистовый экстаз.

Наша дружба со Свежей Веткой стала легендой. Весь Бор Предков, весь мир и даже космос наслаждались импульсами благоухающих объятий.

В эти мгновения мы, как примитивные влюбленные человечки, переставали замечать все вокруг, и хотелось закричать:

– Умри, космос! Сдохни Бор Предков! В мире есть лишь я и Свежая Ветка! Свежая Ветка и я, Вестилена, Солнечный Ветер!

Мы весело напутствовали сестру, провожая в мир людей.

Никто не сомневался в успехе.

Я сама надела на нее венок-всех-трав.

Дельфии ахали и пищали:

– Ах! Юная Афродита!

– Юнона!

– Нимфа нимф!

– О, нет! Литаверия затмила их всех!

– Люди сойдут с ума от этой красоты!

– Люди – слизь, закутанная в потную ткань, и только. Но Литаверия и в коконе одежд хороша!

– А лучше бы она скинула невразумительную накидку. Посмотрите, как сверкает ее тело!

– Разве можно такую чудесную кожу прятать под тряпками?

– Печально, что у человека нет крыльев, – сказала на прощание сестра. – Гораздо приятнее было бы совокупиться с какой-нибудь летучей мышью.

– Летучие мыши – вампиры!

– Не каждая из них. Нетопыри в основном питаются соком цветов.

– Все равно наш мир намного симпатичнее. Мы дружим с небом и солнцем.

– Да, да! Мы дружим с солнцем! – закружились дельфии в танце. – Возвращайся, Литаверия, скорее!

– Прощайте, прощайте, сестры, я скоро вернусь! – это были последние слова Душистой Ветки.

Никто не предчувствовал беды.

– Не обманись, Душистая! – кружились дельфии над ее головой, не зная, что целуют изумрудные пальцы красавицы в последний раз.

Их было четверо.

Раскаленные байки, провонявшие бензином, примяли густой можжевельник, пенные струи зловонной мочи оросили тайные укрытия дельфий.

Крошки с шумом взлетели, покидая зону распада.

Байкер с рыжей гривой до лопаток снял шлем и сплюнул на цветок, матерясь:

– Черт, наехал на корягу, колесу – пиздец.

– Залепишь резиной – и порядок, – отозвался темноволосый бородач, сплевывая на раскаленный мотор. – А вот у меня винты всмятку. Придется повозиться.

– Е-мое! Теперь до утра здесь ночевать!

– А че? Неплохо.

– Охуеваю, пацаны от природы. Сырость кругом, бля, плесень, мухи и звездочки в небе.

– С косяком нигде не скучно!

Они собрали валежник в кучу и разожгли костер.

Лес закашлялся от дыма.

Здоровяк психовал возле разобранных останков байка, оглашая глухую тишину то железным скрежетом, то руганью.

Двое других сидели на корточках перед костром и тыкали палками в пламя, пытаясь подожженными концами прикурить косяки.

Младший сказал:

– Влипли, Серый, и надолго.

– На, попробуй, – рыжий вставил в зубы подростка косяк. – Только не до конца смоли, оставь Бигфуту, чтоб не пиздел.

– Чемодан, бля, у него, а то могли бы слинять.

– Куда линять? Крыша-то его.

– Слушай, а та, в которую он с ходу пальнул, так и не встала.

– Ты, сопляк, забудь, и ваще…

– Она красивая была. Жить, наверно, хотела, и все такое.

– Умирать каждому придется.

– Красивых шлюшек мало.

– Брось, скоро мы тебе самую красивую предоставим, а потом другую и третью. Да сколь хошь, пока от баб не затошнит.

– Были бы бабки.

– А бабок теперь нам хватит надолго.

– А я бы такую же хотел.

– Мертвую? О мертвой что ль базар? Да ты, чё, не впер? Не жалей. В бабах все одинаково устроено.

– Блин, жутко она свалилась.

– Жутко девственником в гроб лечь и не понять, что ебля – ерунда.

– Ну, да, ерунда, чего ж тогда все дрочат?