Маргрит Моор - Серое, белое, голубое

Не жизнь интересовала меня в те годы, а краски. Краска, мазок, колорит — вот измерения вещей, которые от тебя прячутся. Какое любопытство! Но то, что ты стремишься узнать, не открывает забрала. А картина построена на сходстве.

Искусство не является жизнью, оно лишь использует жизнь. Я использовал все обстоятельства, в которые когда-либо попадал, моих отца и мать, мои восходы и закаты, мои идеи и заблуждения и в то время в первую очередь Магду.

Магда была тонкой ниточкой, которая связывала меня с миром. Боже, каким же я был тогда одержимым! Я работал в своей мастерской на северной стороне, сознавая, что она сейчас спит на солнышке. Ты сфинкс, думал я про себя, голубой цветок, загадка для всех, но только не для меня.

Как-то раз зимой, под вечер, она входит в комнату. На ней шерстяное пальто. Я не шелохнулся, продолжаю стоять за мольбертом. Потом я начал переворачивать листы альбома и почувствовал, что она стоит у меня за спиной. Никто из нас не проронил ни слова, разглядывая то, что я попытался изобразить. Контуры, мазки, пятна всех цветов.

— Я сейчас заглянула в твою голову, — наконец произнесла она. — И увидела движение твоих мыслей.

В тот же вечер я держу ее руки с ободранной кожей в своих. «Ах, черт побери, черт, черт», — лепетала она, входя в дом. Она поскользнулась в темноте. Я смотрю на ссадины, на кровь, на белые отстающие края ранки и прозрачную влагу, вроде той, что появляется на свежем спиле дерева. «Будь все же поосторожнее», — журю я ее негромко, потому что мне тоже больно. Я чувствую боль в руках, которые и мои тоже, чувствую досаду в глазах, что целиком и полностью мои, эти зеленые глаза, которые между тем начинают светлеть. Я прижимаю ее к себе: мои груди, мой желудок, мои внутренности, моя матка, мои бедренные мышцы… Это ли не безумие? Можно со смеху умереть! Это мягкое существо мне не чужое. Это даже — в строгом смысле — не другой человек. Я доверил ей конструкцию своей любви. Теперь она моя.

Но ночью мне никак не удавалось заснуть, потому что все время казалось, что я задохнусь в темноте. Несколько часов назад она сказала: «Я хочу ребенка».

Больница находится в центре местечка Ле-Виган. Когда он привез ее туда в первый раз, была осень. Они поехали через перевал Трибаль, потому что эта дорога была самой короткой и все еще оставалась проезжей. На самой высокой точке Роберт, как обычно, снизил скорость: они любили смотреть с высоты на волнистые горные хребты, которые гряда за грядой уходили вдаль на юг, теряясь в голубой дымке. Они знали, что в долине между гор когда-то разгорелась кровавая религиозная война, в которой погибли все до последнего.

В тот день дул порывистый ветер. Магда, завернувшись до подбородка в старую шубу, посмеивалась всякий раз, когда машину заносило, а на крышу пригоршнями падали и скатывались вниз каштаны. Роберт нервничал. Возле самого моста через Эро он так резко переключил скорость, что обоих швырнуло вперед.

— С тобой все в порядке? — испуганно спросил он.

Она сидела и спокойно смотрела на воду, поблескивающую в темноте.

Солнце тем временем закатилось. Стало смеркаться. Деревни, подобно пыльной паутине, прилепились к крутому склону горы. Из дыры в стенке сарая выскочила собака, яростно набросилась на машину и еще долго потом, заливаясь лаем, бежала следом. Как раз когда они въезжали в город, зажглись уличные фонари, но машин было еще мало, и им удалось легко припарковаться. Магда, выходя, не нуждалась в посторонней помощи: кровотечение у нее было слабое. Беременность длилась меньше трех месяцев.

Впервые за все время их совместной жизни они расставались. Жесткий внешний мир забирал Магду себе. Анализ крови, медицинская карта, каталка. После того как ее уложили на спину на высокую узкую кровать, Роберту разрешили зайти попрощаться. В палате с ослепительно ярким освещением, где за ним незаметно подглядывал целый десяток пациенток — женщины приоткрывали крышки кастрюлек с ужином, тщательно принюхивались и затем с аппетитом принимались за еду, — Роберт коснулся поцелуем губ своей жены. Он не видел и не чувствовал ничего.

— Ну, как ты? — спросил он на следующий день и положил несколько веточек вереска возле ее ног, укрытых покрывалом. У него были очень грязные руки. Сразу за Сен-Андре лопнул, со звоном ударившись об мотор, воздушный фильтр. В этом, конечно, ничего особенного нет, только вот пришлось полчаса повозиться у края оврага. Когда он наконец вошел в палату, Магда спала, затем она открыла глаза и, как ему показалось, приятно удивилась, увидев его.