Маргрит Моор - Серое, белое, голубое

Лишь тогда он вспомнил, что лежит в зашторенной комнате и спит. Однажды под конец зимы он понял: что-то изменилось.

Что-то перевернулось в нем, а когда — он и сам не заметил. Вероятно, это был медленный, тайный процесс, причем речь тут шла не о крошечных частицах у него в крови — они никуда не делись, — а о неприятно переживаемой враждебности окружающего мира.

Выражалось это в том, что он стал всячески избегать появляться в своей мастерской с окнами на север. И к тому же в его голове зародилась мысль, что можно избрать иную тональность своей жизни, не отказавшись от главного — желания взять реванш. Можно подыскать разнозначную замену тому, что дополняло его жизнь и помогало выразить себя как личность, что-нибудь не уступающее хутору, огороду, выгоревшим на солнце голубым загончикам для кроликов, июльским ночам и крикам сов. (Так, например, вместо хутора может быть бумажник с накладными, американская машина с автоматическим управлением.) Наступило время, когда ему стала доставлять удовольствие следующая мысль: пожалуй, я сумею вдохнуть новую жизнь в доживающий последние дни завод моего отца, в акционерное общество закрытого типа «Ноорт». Где-то в середине сентября он вошел через задний вход в дом своей сестры. Держательница основного пакета акций сидела в это время с детьми за столом. Полная брюнетка с беспокойством подняла на него глаза. По привычке он вспомнил о том, что она любимица отца.

— Я перекупаю твою долю. — Это были его первые обращенные к ней слова.

Элен сунула брату в руки младенца и пододвинула ему стул. Сделка обсуждалась на кухне, где стоял запах грудного молока, каши и фруктового пюре.

— Пойми, — не уставал уговаривать ее Роберт, — если в течение трех недель не принять решение, завод закроют.

Он посмотрел на сестру. Она была вредным ребенком — буравила карандашом осиное гнездо, прилепившееся к ограде балкона, поднимала тяжелый школьный атлас, которым была накрыта коробка с его белыми мышами, и мыши убегали, носила лиловые чулки и розовые рубашки, громко молилась вслух в темноте и плакала в кинозале… Однажды вечером он поделился секретом и попросил ее: «Пожалуйста, никому не рассказывай», а наутро родители в наказание заперли его гоночный велосипед на три недели. Однако лет в шестнадцать она вдруг прониклась горячей симпатией к нему.

Сейчас она берет салфетку, чтобы вытереть насухо маленькие лепечущие ротики малышей.

— Для замены механических прессов необходима сумма в один миллион гульденов, — тем временем продолжает он. Рука его машинально поглаживает головку малыша. — Часть пожилых сотрудников необходимо сократить.

— Но среди них есть и те, что работали еще при папе.

Ребенок предлагает Роберту яблоко, на секунду его внимание переключается, затем он делает свою ставку. Элен смотрит испуганно.

Надо ли доказывать, что в случае банкротства стоимость акций будет крайне низкой?

Вскоре после того разговора на втором этаже офиса компании «Ноорт» оборудовали новый директорский кабинет. Сидя за прямое угольным столом спиной к окнам, Роберт Ноорт торгуется с банком, с правленческой администрацией и с профсоюзом.

Эту, казалось бы, новую для него жизнь он на самом деле знает как свои пять пальцев. Ему удается убедить один из крупных банков в перспективности предприятия и взять заем в четыре миллиона. Он собирает правление, с вежливым безразличием выслушивает высказанные мнения, а сам уже все молча продумал и решил: основные мощности будут брошены на производство стальных конструкций, используемых в крупнопанельном строительстве. Как-то раз зимой он возвращается поздно вечером домой со званого ужина, где был вместе с женой. Роберт разводит огонь в очаге. Они вяло переговариваются. Вдруг он поднимает голову, смотрит на Магду и, извинившись перед ней, возвращается на машине по гололеду обратно на завод. В офисе достает бухгалтерские книги и досье и, просмотрев их, приходит к решению: вся эта никчемная администрация должна быть заменена на автоматизированное управление, тогда незначительные клиенты с их мелкими заказами, требующими пространных расчетов, отпадут сами собой.

На повестку дня встал вопрос об увольнениях.

Без всяких угрызений совести он выставляет за дверь двадцать процентов рабочих и служащих. В ту пору все еще смотрят на него как на сына своего отца, ведь он сохранил рабочие места за несколькими кадровыми рабочими и, более того, повысил в должности тех, кто доказал свою преданность предприятию и без кого невозможно себе представить компанию.