Евгений Козловский - Маленький белый голубь мира

Евгений Козловский

Маленький белый голубь мира

история с невероятной развязкой

-- Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, давсе, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, закого-то другого принялию

Н. Гоголь

1 Немцы шли наИванаАлександровичанеостановимым полукругом: белобрысые, загорелые, веселые, в гимнастерках, засученных по локоть, с автоматами наперевес. Защищаться было нечем, даи бессмысленно: одному против целого батальона(это если не считать, что Иван Александрович был вообще человеком крайне мирным и близоруким и оружия в руках никогдане держал -- даже пневматической винтовки в тире). Оставалось -- хоть и стыдно -- бежать, и Иван Александрович обернулся, но увидел сзади такой же неостановимый полукруг, только уже не немцев, авосточных людей в штормовках: китайцев -- не китайцев, черт их разберет, может, татар каких-нибудь, -- и тут вместо безвыходности мелькнулау ИванаАлександровичанадежда, что вовсе не нанего нацелены огромные эти человеческие массы, адруг надруга, аего, может, и не заметят, особенно, если пригнется, упадет, распластается по земле, вожмется в нее каждым изгибом немолодого своего, полного и рыхлого тела, -- не заметят, сойдутся над ним, никакого к этой заварухе отношения не имеющим, перестреляют друг друга, и тогдаИван Александрович, брезгливо лавируя между трупами, сбежит куда-нибудь подальше, насвободу, кудаглазаглядят, чтобы не видеть ничего этого, забыть, не вспоминать никогда, -- но надеждаявно не имелаоснований: и немцы, и китайцы действовали заодно. Иван Александрович толком не мог бы объяснить, почему он это вдруг понял, но ошибки тут не было, -- оно и подтвердилось неопровержимо спустя буквально несколько секунд: кто-то из китайцев заиграл наглиняной дудочке мучительно знакомый, из детствапришедший мотив, и, когдаположенные навступление такты остались позади, люди двух рас согласно запели: Kleine weiЯe Friedenstaube, = Fliege ьbers Landю2 -- песенку, что учил Иван Александрович в пятом классе, науроке немецкого, -- и ужас стал так велик, что какой-то защитный механизм сработал в иваналександровичевой голове, подсказав: не бойся, не страшно, так не бывает, сон! -- но сбросить его удалось не сразу, к тому лишь моменту, когдаобаполукругауже сомкнулись над Иваном Александровичем, и началось непоправимоею

юНизкий потолок смутно белеет в темноте, усеянный жирными точками комаров; затонкой фанерою стен звучат гортанные иноземные выкрики, смех: словно где-то рядом спрятан телевизор, и по нему крутят картину про войну; авот и дудочка -нежно выводит проигрыш, и заним продолжается прежняя песня: Allen Menschen, groЯ und kleine, = Bist du wohlbekannt3, -- и Иван Александрович долго не может понять, проснулся ли окончательно или из одного снапопал в другой, менее страшный, но ничуть не менее странный. Что-то ноет, грызет под ложечкою, и это-то ощущение и подсказывает Ивану Александровичу, что он уже в реальности: Лариска. Лариска, которая его бросила, ушлаот него пять дней назад.

Сейчас, когдаточкаотсчетаопределяется, фрагменты пяти этих дней лихорадочно, однако, в верной последовательности мелькают в памяти: и поиски жены по подружкиным телефонам; и насильно вырванное у нее свидание в кафе ЫКосмосы, навтором этаже, -- свидание бессмысленное, ничего, кроме унижения, не принесшее; и неожиданное грешневское предложение: слетать в Башкирию, в Нефтекамск, написать горящий материал об интернациональном студенческом стройотряде (полетел бы он, как же, когдаб не Лариска! -- нашел Грешнев мальчиканапобегушках!); и тоскливые сборы в дорогу: душ (ларискинакупальная шапочкаперед глазами, розовая; ларискин крем -- белый шарик настеклянной полочке у зеркала); чашечкакофе; парарубашек (еще Ларискастирала), плавки, что-то там еще, брошенное в синюю спортивную сумку (подарок ларискиных родителей ко дню рождения); и перелет до Уфы; и лагман в грязной забегаловке; и стакан коньяку в штабе; и экскурсия в красном разбитом ЫМосквичкы мимо пятидадевятиэтажных бараков; мимо трамваев, пыли; мимо мечети, кудатянутся вереницею бархатные, плисовые мусульманские старики: лицакак из коры вырезаны; мимо СалаватаЮлаева: эдакого кентавра, китавраса, полкана-богатыря, вздыбившегося над обрывом Агидели, посреди чистенькой, ухоженной зеленой площадки; и сноваперелет, насей раз короткий, двадцатиминутный, наАн-24; и новенький, сверкающий ЫИкарусы наприаэровокзальном пятачке, БАШ 70-73, табличкаЫОтряд им. А. Матросоваы застеклом; и восточный человек лет сорокав форменной стройотрядовской штормовке: Ываны Ылыкысаныдырывычы? Ыч-чыны, ыч-чыны прыятыны! Бекыбулатывы, ХабыбуллаАсадуллывычы, кымыныдыры ынытырылагыря ЫГылыбы мырыы. Жыдемы васы, жыдемы, сы нытырыпэныымы жыдемы. Дыбыро, кыкы гывырыца, пыжалываты; и Кама: широкая, низкая, с водою серою, тяжелой -- свинцом не водою; и фанерный домик: две комнатки над самым берегом; и комары, комары, комарыю Усытыраывайтысы, чырызы пылычысаужыны, -- и вот: усытыроился! Проспал все насвете. Укачало, наверное.